Я ни в коем случае не ставлю под сомнение любовь идеологов «Русской партии» к своей стране, к русскому человеку. Но нельзя не видеть, что это была странная любовь. С одной стороны – любовь, но, с другой стороны, какое-то изуверское отношение к нему, радость души от того, что мой народ страдает, мучается, лишен в жизни того, чем обладают другие народы. И самое главное – какая-то странная радость от того, что мой народ не только страдает, но и терпит страдания. И в этом убеждении, как я показал выше, что только страдающий человек, страдающий народ в состоянии поднять свою душу до высот подлинной духовности, и была главная философия «Русской партии». Когда создавались произведения «Русской партии», по крайней мере, до 1969 года, до окончательной смерти хрущевской «оттепели», была возможность говорить в подцензурной печати о преступлениях культа личности Сталина, о преступлениях насильственной коллективизации. Но правда состоит в том, что идеологи «Русской партии» не просто не любили, а ненавидели Хрущева за то, что он рассказал правду о сталинском терроре, что он поставил вопрос о страшной человеческой цене Победы 9 мая, за то, что на самом деле Хрущев начал реабилитацию общечеловеческой морали, христианского «не убий» в своем докладе «О культе личности Сталина» на ХХ съезд КПСС в 1956 году. Кстати, именно отношение к Хрущеву очень существенно отделяло меня от идеологов «Русской партии». Я и сейчас являюсь врагом многих нынешних русских патриотов за то, что всегда положительно относился к личности Хрущева. Впрочем, дело не в цензуре. Даже во время кухонных застолий именно идеологи «Русской партии» и их поклонники всячески берегли имя Сталина от какой-либо критики. Не знаю, очень сложно судить о людях, с которыми в бытовом отношении ты был как-то близок, провел с ними много времени. Но я и тогда ощущал, что в этой любви «Русской партии» к русскому народу есть что-то садистское, скопцовское. Потом, когда я всерьез занялся изучением наследства Константина Леонтьева, я понял, что на самом деле ничего особенного в идеологии «Русской партии». Они, сами того не понимая, повторяли садистскую идеологию нашего мыслителя, Константина Леонтьева, который бы убежден, что только через муки, через тяжелые испытания можно прийти к какой-то духовности. У Николая Бердяева было более чем достаточно оснований называть Константина Леонтьева «проповедником изуверства во имя мистических целей»[32]
. Константин Леонтьев настаивал, что гуманность, сами попытки отличать деспотические режимы, мучающие человека, от гуманных, само сострадание к болям и мукам людей несовместимы с христианством. Моральный смысл его учения состоял в утверждении: «Горе, страдание, разорение, обиду христианство зовет иногда посещением Божиим, а гуманность простая хочет стереть с лица земли полезные нам обиды, разорения и горести»[33]. Именно по этой причине, обращал внимание уже Семен Франк, в пору всеобщего негодования в России турецкими зверствами против славянского населения Болгарии К. Леонтьев без тени смущения выступил с принципиальной защитой этих зверств. «С отуплением турецкого меча, – говорил он, стало глохнуть религиозное чувство… Пока было жить страшно, пока турки насиловали, грабили, убивали, казнили, пока в храм божий нужно было ходить ночью, пока христианин был собака, он был более человек, так был идейнее»[34].