Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Мои воспоминания о встречах, общении летом 1967 года со многими идеологами грядущей «Пражской весны» спровоцировало недавнее «Особое мнение» Максима Шевченко на «Эхо Москвы». На этот раз Максим Шевченко, уже в новой роли создателя «Союза левой интеллигенции» со свойственной ему страстью доказывал, что если бы Брежнев не ввел в августе 1968 года советские войска в Прагу, то «социализм с человеческим лицом» сохранился бы, укрепился и обогатил бы человеческую цивилизацию «третьим путем». Короче, как писал в своих воспоминаниях Зденек Млынерж, соратник Дубчека и друг студенческой юности Михаила Горбачева, «мороз из Кремля убил Пражскую весну». И из всего этого следовало, как говорил Максим Шевченко, что у левых, либеральных левых, есть не только мечта, но и проект, научно обоснованный проект, который по вине СССР не воплотился в жизнь.

Но, честно говоря, когда я слушал пламенную речь Максима Шевченко в защиту «Пражской весны», я не столько возвращался в памяти к содержанию бесед с ее идеологами, сколько поражался нашей русской страсти во что бы то ни стало жить во лжи. Факты и уроки социалистического эксперимента в России и в странах Восточной Европы – сами по себе. А наша русская вера в возможность невозможного и, самое главное, никому не нужного – сама по себе. Казалось бы, ХХ век нас научил: третьего не дано. Несвобода и тупики мобилизационной военизированной экономики или древний как этот мир рынок, основанный на частной собственности. Приговор советской системе заложен в самой идее коммунизма превратить мобилизационную военизированную экономику в норму жизни. Но это по природе невозможно. Мобилизационная советская экономика – это экстрим, это растянувшаяся на десятилетия чрезвычайщина. А чрезвычайщина, как любой экстрим, по природе – нечто временное, обреченное на смерть. Но, к сожалению, этого до сих пор не могут понять не только наши коммунисты, но и уважаемый идеолог левого либерализма Максим Шевченко.

Теперь, казалось бы, после всего этого опыта социалистического строительства и его реформирования должно быть понятно, что идея «социализма с человеческим лицом» (Ярузельский говорил о «персоналистском социализме») возникает тогда, когда нет политических возможностей отказаться от основной «скрепы» советской модели – от руководящей роли коммунистической партии. Тогда и возникает необходимость придумывать различные пути очеловечивания навязанной извне советской системы, не посягая на ее основы, не вступая в конфликт с руководством СССР. И чехов, и поляков можно понять: никто тогда не предполагал, что через 20 лет разрушится СССР, и уже не будет никакой угрозы повторения того, что произошло в ноябре 1956 года в Будапеште. Но какой смысл снова придумывать себе утопию, рассказывать сказки о величии проекта «гуманистического социализма», когда уже нет в живых его прародителя, нет угрозы «мороза из Кремля»?

И что поразительно. Как всегда, в России защитником нашей веры в возможность невозможного является образ врага, ссылка на внешний фактор. Борцы с «очернительством советской истории» считают, что внешний фактор – Запад и ЦРУ – породили не только «цветные» революции, но и Будапешт 1956 года, и Прагу 1968 года. А для Максима Шевченко уже бедой и проклятием является СССР как внешний фактор. В первом случае внешний фактор освобождает от необходимости увидеть причины бесконечных кризисов в странах социалистического лагеря, видеть человеческие истоки, а именно оскорбленное национальное достоинство как первопричину и Будапештского восстания 1956 года, и первопричину польской «Солидарности» 1980 года. А во втором случае – речь уже идет о вере Максима Шевченко – «внешний фактор» освобождает от необходимости увидеть, осознать изначальную утопичность самого проекта советского «социализма с человеческим лицом».

Так вот, мне в жизни повезло и в том смысле, что судьба занесла меня в начале лета 1967 года на преддипломную практику в Прагу, в Карлов университет, и, самое главное, что я действительно имел возможность на протяжении более месяца общаться с учеными, интеллектуалами, которые как, к примеру, Ота Шик и Радован Рихтер, стали авторами «Программы действий КПЧ» и сыграли существенную роль в истории того, что принято называть «Пражской весной». Мой мудрый шеф Валентин Чикин (тогда я в Праге был одновременно в роли корреспондента «Комсомольской правды») точно рассчитал, что именно мне удастся то, что не удалось специальному корреспонденту «КП» в Праге, а именно вызвать таких реформаторов как Ота Шик на откровенный разговор о сути уже начатых в ЧССР реформ.