Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

«походы [Чжэн Хэ] в Западный океан стоили миллионы деньгами и зерном. Более того, число людей, кто встретил [в этих походах] смерть, возможно, составляет десятки тысяч… Это было лишь проявление плохого управления, которое министры категорически не должны одобрять. Даже если старые архивы все еще сохранились, их следует уничтожить».

Поняв суть — что Лю преднамеренно «потерял» документы, — министр поднялся со своего кресла. «Ваши скрытые добродетели, господин Лю, — воскликнул он, — велики. Наверняка это место вскоре станет вашим!»²⁵

Если бы на месте Генриха и Чжэнтуна оказались другие люди, которые принимали бы другие решения, — ход истории все равно оказался бы во многом тем же самым. Может быть, вместо того чтобы задаваться вопросом, почему конкретные принцы и императоры выбрали тот, а не другой вариант, нам следует задать другой вопрос: почему западные европейцы стали приверженцами риска как раз тогда, когда в Китае воцарился ориентированный вовнутрь консерватизм? Возможно, что причиной того, что в Теночтитлан отправился Кортес, а не Чжэн Хэ, была культура, а не великие люди или идиоты, заваливающие дело.

Возродившиеся

«В настоящий момент я почти хочу снова быть молодым человеком, — писал голландский ученый Эразм своему другу в 1517 году[161], — и причина тому лишь одна: я предвижу близкий приход золотого века» [Эразм. Письмо 522]²⁶. Сегодня мы знаем этот «золотой век» под тем именем, которое ему дали французы, — Ренессанс (Возрождение). Как кое-кто считает, именно это Возрождение и оказалось той культурной силой, которая внезапно и безвозвратно обособила европейцев от остального мира и побудила людей, подобных Колумбу и Кабото, делать то, что они делали. Вот этот-то творческий гений — по большей части итальянской культурной элиты, — «впервые проявивший себя среди сынов современной Европы»²⁷, как великолепно называл их один историк XIX века, — и отправил Кортеса по пути в Теночтитлан.

Обычно историки прослеживают истоки Возрождения в прошлом начиная с XII века, когда города Северной Италии сбросили германское и папское доминирование и внезапно стали экономическими локомотивами. Отринув свою недавнюю историю подчинения иностранным правителям, их лидеры начали задаваться вопросом, каким образом им следует организовать самоуправление своих городов как независимых республик, и все более и более склонялись к выводу, что ответы они смогут отыскать в классической римской литературе. К XIV веку, когда климат изменился и когда голод и болезни подорвали столь многое, что долго считалось несомненным, некоторые интеллектуалы развили на основе своей интерпретации античной классики свое общее представление о социальном возрождении.

Эти ученые утверждали, что Античность являлась «иным миром». Древний Рим был землей экстраординарной мудрости и добродетели (virtue). Однако между теми временами и современностью прошли варварские Средние века, которые все портили, искажали и развращали. Интеллектуалы предполагали, что единственный путь вперед для недавно освободившихся городов-государств Италии — это оглянуться назад: они должны построить мост в прошлое, чтобы мудрость древних смогла бы родиться вновь и усовершенствовать человечество.

Этим мостом должны были стать ученость и искусство. Предполагалось, что, изыскивая в монастырях утерянные рукописи и изучая латинский язык столь же тщательно, как это делали сами римляне, ученые смогут думать, как думали римляне, и говорить, как говорили они. В результате истинные гуманисты (как эти «возродившиеся» называли сами себя) смогут заново обрести мудрость древних. Подобным же образом архитекторы, обследуя римские руины, смогут научиться заново воссоздавать физический мир Античности, строить церкви и дворцы, которые должны будут формировать в высшей степени добродетельную жизнь. Художники и музыканты, у которых не имелось для изучения чего-либо оставшегося от римлян, строили догадки относительно древних образцов. А правители, жаждавшие, чтобы их считали теми, кто совершенствует мир, нанимали гуманистов в качестве советников, делали заказы художникам, чтобы те увековечивали их, и коллекционировали римские древности.

И что поразительно в отношении Ренессанса — это, казалось бы, реакционное стремление воссоздать Античность фактически породило крайне нетрадиционную культуру изобретательства и нескончаемых исследований. Разумеется, имелись и консерваторы, изгонявшие некоторых из наиболее радикальных мыслителей (таких, как Макиавелли), дабы те испили горькую чашу изгнания, и запугивавшие других (таких, как Галилей), чтобы те молчали. Но им едва ли удавалось притупить силу новых идей.