Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Хотя детали варьировали, однако в целом северо-западные европейцы все в большей степени продавали свой труд и трудились все больше и больше часов. И чем больше они это делали, тем больше сахара, чая и газет они могли купить. А это означало, что еще больше рабов везли через Атлантику, еще больше акров земли расчищалось под плантации и открывалось еще больше фабрик и магазинов. Продажи росли; благодаря их масштабам была достигнута экономия, и цены снижались, и весь этот мир товаров оказывался доступен еще большему числу европейцев.

Хорошо это или плохо, но к 1750 году вокруг берегов Северной Атлантики стала формироваться первая в мире культура потребления, которая меняла жизнь миллионов. Люди, которые теперь не осмеливались показаться в кофейне без модных кожаных туфель и карманных часов, — не говоря уже о том, чтобы сказать своим женам, что те могут не класть сахар в чай, когда позвали гостей, — были теперь менее настроены проводить десятки церковных праздников как выходные дни, или соблюдать старую традицию «святого понедельника» — использовать этот день, чтобы выспаться с воскресного похмелья. Время — деньги: так стало теперь, когда имелось столь много того, что можно было купить. Прошло время, как сетовал романист Томас Гарди, когда «для определения времени дня было достаточно часов с одной стрелкой»³⁸.

Как часы

Фактически часы с двумя стрелками были наименьшим из того, на что эта наступившая новая эпоха породила спрос. Жители Запада хотели знать о рядовых сеялках и плугах, всасывающих устройствах и водонагревательных котлах, а также о часах, у которых не только были две стрелки, но которые также продолжали показывать точное время даже после того, как их отвозили на дальний конец мира. Они позволяли морским капитанам вычислять широту. На протяжении двух тысяч лет — фактически с тех пор, когда социальное развитие на Западе уперлось в твердый потолок, при уровне индекса социального развития, составлявшем сорок с небольшим баллов, — по большинству животрепещущих жизненных вопросов руководством служили старые мудрые высказывания древних. Но теперь становилось ясно, что классические авторы больше не могли сообщать людям того, что им нужно было знать.

Обо всем этом говорится в книге Фрэнсиса Бэкона Novum Organum («Новый органон»), вышедшей в 1620 году. Слово Organum философы использовали в качестве наименования шести книг Аристотеля по логике. Бэкон намеревался заменить их. «Мы полагаем, что было бы хорошим предзнаменованием, если для уменьшения и устранения разнотолков и высокомерия как за древними сохранились бы нетронутыми и неущемленными их честь и почитание, так и мы смогли бы свершить предназначенное, пользуясь при этом, однако, плодами своей скромности», — настаивал Бэкон; в качестве цели, по его утверждению, «мы сохраняем за собой только роль указующего путь». Однако как только мы отправимся по этому пути, отмечал Бэкон, «нам придется осуществить… общую реконструкцию наук, искусства и всех человеческих знаний, проведенную на надлежащих основаниях»³⁹ [«Новый органон», предисловие].

Но что обеспечит такие основания? Очень просто, говорил Бэкон (и все большее число его коллег): это наблюдение. Философы должны оторвать свои носы от книг и вместо этого смотреть на все, что находится вокруг них: звезды и насекомых, пушки и весла, падающие яблоки и качающиеся люстры. А также они должны беседовать с кузнецами, часовщиками и механиками — то есть с теми людьми, которые знают, что как работает.

Когда они станут поступать таким образом, полагали Бэкон, Галилей, французский философ Рене Декарт и легионы менее известных ученых, они вряд ли смогут не прийти к одному и тому же выводу: в противоположность тому, что говорили большинство древних, природа не является живым, дышащим организмом, обладающим желаниями и намерениями. На самом деле она — механизм. Фактически, она очень напоминает часы. Бог был часовых дел мастером, который посредством переключения сцепляющихся колесиков привел природу в движение, а затем отошел в сторону. И если так и было, то люди, должно быть, способны разобраться в том, как природа работает, столь же легко, как и в работе любого другого механизма. В конце концов, размышлял Декарт, «для часов, изготовленных из нужного числа колесиков, не менее естественно показывать, который час, нежели для дерева, появившегося на свет из того или иного семени, порождать определенный плод»⁴⁰.

Модель природы в виде часового механизма, а также некоторые дьявольски умные эксперименты и рассуждения дали экстраординарные результаты. Внезапно, и поразительным образом, были раскрыты секреты, остававшиеся тайной с начала времен. Воздух, как оказалось, был веществом, а не его отсутствием; сердце качало кровь по телу, подобно водяному насосу, и — что было самым изумительным — Земля не являлась центром Вселенной.