Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

То, что верно в отношении Мухаммеда, вероятно, даже еще более верно в отношении любых других великих людей, с которыми мы встретились в предыдущих главах. Ассирийский Тиглатпаласар III и Первый император Цин оба создали ужасные, централизованные и дорогостоящие древние империи. Габсбурги в Европе и Хидэёси в Японии потерпели неудачу, когда пытались создать великие континентальные империи в XVI веке. Английская «Славная революция» в 1688 году и смерть Мао в 1976 году в обоих случаях привели к власти реформистские клики. Однако самое большее, что сделал любой из этих великих людей (или «идиотов, заваливающих дело»), было лишь ускорение или замедление тех процессов, которые уже происходили. На самом деле никому из них не удалось заставить историю пойти совершенно новым путем. Даже Мао, возможно больше всех склонный к мании величия, сумел лишь отсрочить индустриальный взлет Китая, предоставив Дэн Сяопину возможность остаться в памяти в качестве великого человека, круто развернувшего Китай «кругом». Если бы можно было в порядке эксперимента заново повторить прошлое, заменив «идиотов, заваливающих дело» великими людьми (и наоборот) и оставив все остальное тем же самым, то события развивались бы во многом так же, даже если они протекали бы с немного другой скоростью. Великие мужчины (и женщины) явно любят считать, что они изменяют мир одной лишь силой воли, но они ошибаются.

Вышесказанное применимо как в сфере политики, так и вне ее. Мэтью Болтон и Джеймс Уатт, например, были, несомненно, великими людьми, поскольку Уатт изобрел, а Болтон пустил в широкую продажу машины, которые на самом деле изменили мир. Однако они не были уникальными великими людьми, — по крайней мере, более, нежели был уникальным Александер Грейам Белл, когда он подал патент на свой, только что изобретенный им телефон 14 февраля 1876 года, — в тот же самый день, когда подал патент на свой, только что изобретенный им телефон Элиша Грей. Не были Болтон и Уатт более уникальными, нежели хорошо знакомый им Джозеф Пристли, который открыл кислород в 1774 году — спустя год после того, как это вещество также открыл один шведский химик. Они также не были более уникальными, нежели те четверо европейцев, которые по отдельности в 1611 году обнаружили пятна на Солнце.

Историки часто поражаются тому, что изобретения имеют тенденцию случаться многократно. Так, электрическая лампочка родилась в голове у нескольких людей почти в один и тот же момент. Похоже, что зачастую великие идеи являются не столько результатом гениальности, сколько логическим следствием наличия некоторого числа мыслителей, задающих одни и те же вопросы и использующих одни и те же методы. Именно так и происходило у европейских интеллектуалов в начале XVII века: после того как некто изобрел телескоп (на это претендуют девять разных человек), было бы странно, если бы многие астрономы не открыли незамедлительно пятна на Солнце.

Экстраординарное число изобретений было сделано более чем один раз, и поэтому статистик Стивен Стиглер даже предложил закон, в соответствии с которым «никакое научное открытие не было названо в честь первооткрывателя» (этот «закон Стиглера», как он заметил, был на самом деле открыт социологом Робертом Мертоном на двадцать пять лет раньше). Болтон и Уатт оказались «впереди стаи», но сама «стая» уже существовала, и если бы Болтон и Уатт не пустили в продажу относительно эффективный по затратам топлива паровой двигатель в 1770-х годах, то чуть позднее это наверняка сделал бы один из их многочисленных соперников. Фактически «стая» смогла бы сделать это даже быстрее, если бы Уатт не исхитрился получить экстраординарный патент, который исключал всех конкурентов из данной сферы.

Великие мужчины и женщины и «идиоты, заваливающие дело» являются порождениями своего времени. Не следует ли нам сделать вывод, что картину истории определяют не конкретные индивидуумы, а некоего рода «дух эпохи» — определяет тем, что порой создает атмосферу, способствующую величию, а в других случаях порождает культуру «заваливания дел»? Некоторые историки так и считают и, например, высказывают предположение, что настоящей причиной владычества Запада является то, что китайская культура в XIV веке обратилась вовнутрь себя и отвернулась от мира, в то время как европейская культура обратилась вовне и побуждала исследователей стремиться за океаны, покуда они не оказались в обеих Америках.

Я уделил этой идее некоторое время в главе 8 и высказал там предположение, что такая трактовка фактов не очень сильно согласуется со здравым смыслом. Культура — это, скорее, не некий глас у нас в головах, говорящий нам, что следует делать, а как бы городской зал собраний, где мы спорим по поводу имеющихся у нас вариантов. Каждая эпоха получает те мысли, в которых она нуждается, диктуемые проблемами того рода, которые ставят перед ней география и социальное развитие.