Почетный пленник

Именно наличие такого букета различных сельскохозяйственных культур (и некоторые другие детали, в которых я не был столь уверен) подсказало мне, что я не в земном мире, если можно так сказать. Не на том отрезке развития человеческой цивилизации, где жил я прежде, скажем так. На столе местных аборигенов присутствовали некоторые овощи и фрукты, как будто эпоха Великих географических открытий уже произошла. Тем не менее развитие ремесел говорило о том, что я нахожусь где-то то ли в Античности, то ли в раннем Средневековье. Во всяком случае, таковы были мои мысли на этот счет. Так что мое куцее знание истории здесь роли не играет.

Перед моим внутренним взором уже кустились помидорные кущи с красными лопающимися плодами, кукуруза выше человеческого роста…

Мысли путались, глаза слипались. Я медленно погружался в сон. Подтянув шкуру, укрылся с головой и лег на бок. И уснул.

Проснувшись, не сразу понял, где я. Сквозь неплотное полотнище шатра пробивалась серая хмарь рассвета. Только-только начало светать — ночная темень едва развиднелась.

Крутило живот — по-видимому, орешки в меду, виноград и персики после плотного ужина не пошли впрок. Перед сном мне предлагали сесть на горшок, но тогда нужды не было. А сейчас нужда была столь большой, что если тотчас же ничего не предпринять, то можно оконфузиться и испачкать штаны. Что ж, придется сдаваться.

Я слегка толкнул в плечо спящего рядом Остаха, и он тотчас открыл глаза. Быстрым взглядом окинув помещение шатра, он лишь после беглого осмотра посмотрел на меня.

— Что случилось, Оли?.. — шепотом спросил спутник.

— Живот крутит… — жалобно протянул я. Тоже шепотом, чтоб не всполошить кого ненароком.

Остах вздохнул и стал подниматься ворча:

— Кто же виноград на ночь ест? Ведь предлагал же вечером горшок… — впрочем, бухтел беззлобно, для порядка. Что взять с ребенка неразумного?

С сомнением посмотрев на горшок — который потом все равно придется выносить, да и вонища может остаться в шатре, — он подхватил меня привычным жестом. Перед этим успев накинуть черную бурку.

Распахнув кожаное полотнище входа, заменяющее дверь, он несильным пинком заставил пододвинуться спящего парня. По-моему, его звали Барат. Или Йолташ. Парень вскинулся, хватаясь за кинжал.

— Спи… — шепотом успокоил его Остах. — Мы до кустов и обратно.

Что-то пробормотав спросонок, парень рухнул обратно на расстеленную кошму.

Рдели горками углей костры, рядом с некоторыми из них сидели люди, сгорбившись и укрывшись плащами.

«Часовые? — мелькнула мысль. — За такое несение караула шпицрутенов здесь не полагается, ненароком?»

Остах отнес меня в ближайшие кусты. Ближайшие кусты оказались совсем не близко, и идти пришлось изрядно, так как все пространство у опушки было подчищено и, кроме здоровенных горных сосен, там ничего не росло.

Сняв штаны и «вывесив» меня, как мамашки держат совсем уж малышей, Остах сопел сзади.

«Интересно, он и задницу мне подтирать будет?» — подумал я. Впрочем, мысль была дурацкая, потому как живот схватило совсем немилосердно. Не обращая внимания на облепивших меня комаров, я расслабился. Сразу же полегчало. Подождав немного, я неловко завозился.

— Все… — шепнул я воспитателю.

Но вместо того чтобы предпринимать известные действия, Остах приблизил лицо к моему уху и тяжелым шепотом спросил:

— Ты кто, парень?

Это было так неожиданно, так внезапно! Меня тут же скрутил очередной спазм, похожий уже на приступ медвежьей болезни.

Мне казалось, что исподволь я был готов к подобному варианту событий. Близкие мальчишке люди неизбежно должны были меня раскрыть, рано или поздно. Поэтому я придумал легенду про Волю Матери Предков, ретроградную амнезию. И, как мне казалось, был готов к серьезному разговору. Но вот так, с голой задницей в лесу… Теперь я как никто другой понимал выражение «поймать со спущенными штанами» — положение более глупое и беспомощное представить трудно.

Пока я лихорадочно размышлял, что делать, эмоции ребенка вновь взяли верх, и Оли захлюпал носом. Это хлюпанье грозило перерасти в плач.

— Тихо! — вдруг резко оборвал меня Остах.

Руки, держащие меня, напряглись. Было в его интонации что-то такое, что враз оборвало начинающуюся детскую истерику. Остах медленно-медленно, не разгибаясь и продолжая держать меня в прежнем, неприглядном виде, двигался вглубь кустарника. Наконец он остановился и так же медленно усадил меня прямо голой задницей на землю. Прямо на сухие колкие сосновые иголки. Опустился на землю рядом, уложил и рывком надел штаны. Я протестующе пискнул.

— Тихо… — вновь оборвал меня шепотом. — Смотри вокруг и не поднимай голову.

Сам он лег рядом и укрыл нас обоих черной буркой.

— А что такое?.. — прошептал я в самое ухо дядьки.

— Что-то не так, — дернул плечом Остах. — Молчи, смотри и слушай.

«Смотри и слушай! И нюхай! Не мог подальше отойти… Впрочем, было бы о чем переживать… Что случилось с Остахом, что он прервал мой допрос, так удачно для него складывающийся? Видимо, что-то нешуточное. Что же, будем молчать и слушать».