— Они почитают Великое Небо. Верят, что оно родило всех людей, родило солнце, луну, звезды… Чтобы человек мог после смерти вернуться к Небу, они вешают тела мертвецов на деревья, чтобы птицы небесные…
Старик сердито раскашлялся, и Хоар замялся.
— Ну так вот… всех прочих горцев они считают… скажем так, неправильными. Невеждами, так как мы не верим в их Великое Небо. И Хранителей — судей и знатоков законов горцев — они не признают.
— А зачем мы тогда туда едем? — спросил Ултер.
— Потому что Эндир Законник привел их под свою руку. И они клялись ему в том, что теперь они — Дорчариан. Они исполняют то, что им назначено твоим отцом, Ултер. По зову дана они должны выставить столько воинов, сколько условлено. Если в том будет нужда. А если кто нападет на них, то дан Дорчариан защитит их. А законы Хранителей они обязались принять и подчиняться им.
— А за что они сбросили Хранителя со скалы?
— Чтобы попросить прощения у Великого Неба. Тот дурак приехал, куда не звали, и стал поносить их божество. И это было еще до Эндира, — пояснил Хродвиг. — При мне. Я помню, все Хранители лишь вздохнули с облегчением, когда того дурака не стало. Просили меня замять это дело. Как же его имя?.. — Старик задумался.
— А если они не захотят подчиниться тебе? — спросил Ули. — Твоему слову и закону?
— Не знаю, — пожал плечами Хродвиг. — Я не собираюсь с ними драться. Хотя как воины они так себе… Посмотри на дорогу, мальчик. Что ты видишь?
— Заросла. И булыжников много.
— И ни одного следа колеса. Они сидят в своей дыре, мальчик, и носа оттуда не кажут. Раз в год соберутся на Большую Ярмарку — и все. Они никому не нужны. И мне не нужны.
Хродвиг помолчал немного и закончил:
— Посмотрим. Как дело пойдет.
Арратой посмотрел на очередного раба, несущего на спине бурдюк с земляным маслом. Вот показалась опущенная голова, плечи — и вот раб полностью выбрался из огромной дыры Колодца. Раб проходил мимо, и Арратой бросал в нужную емкость камушек, перед этим показав его носильщику. Работа была глупая, зряшная, напрасная. И скайд-надсмотрщик, и учетчик, и раб-носильщик, как бы туп он ни был, знал, какого цвета будет камень. Темный — нечетный выход из Колодца, светлый — четный. Светлый камень разрешал рабу выпить воды. Вволю — столько, сколько сам пожелает. Черный означал, что раб должен скинуть бурдюк и вновь спуститься в Колодец. Кто, когда и зачем придумал такую громоздкую систему, Арратой не знал. Даже необразованные горцы и те прекрасно знали, кто и когда может пить воду.
При мысли о горцах, что следили за порядком в Колодце и шахтах, Арратой мысленно поежился. Слава Паготу, над ним власти у скайдов не было! Арратой был ценный в этих суровых горах раб — он умел считать и писать. После вечерней трапезы Арратой в неровном свете пляшущего огонька светильника, заправленного тем же самым земляным маслом, записывал, сколько ходок сделал каждый раб. Работа в Колодце была устроена так, что все носильщики поднимали одинаковое количество бурдюков. Если не случалось что-то из ряда вон выходящее — например, увечье раба или выход подземных газов. Тогда все сломя голову наперегонки выбегали из Колодца, боясь отравиться. Но что бы ни происходило, каждый вечер в огромной книге заполнялись строки: день по арнскому календарю, раб такой-то — столько бурдюков, раб такой-то — столько…
Сотни и сотни одинаковых строк вбирала в себя безмолвная книга. Страница за страницей. Она лежала раскрытой — и никто не листал ее назад, только вперед. И он сам, и его предшественники, и последователи — листают и будут листать эту книгу только вперед: за прожитым днем — последующий. И дальше, и дальше…
Большую книгу никогда и никто не читал, в ней всегда только писали, но каждый раб Колодца знал о ней. В своих вечерних разговорах перед сном рабы именовали ее — Большая книга, Рабская книга… И трепетали. И боялись. Ведь каждый из них, каждый день их убогой рабской жизни был в этой книге. Измерен и записан. Рабы шептались: о нас знают все. Знает все тот, кто пишет. И знает все тот, кто читает. Тот, кому эти записи предназначались. Ведь нельзя же изо дня в день писать строку за строкой просто так? В воображении рабов сам император читал только что написанные строки Книги перед сном.
Учетчик, как ведущий записи в Большой книге, воспринимался большинством рабов как жрец при храме. Не божество и не хозяин — а жрец, посредник. Относились к Арратою по-разному, как и относятся к жрецам: с благоговением, с почтительностью, с бессильной ненавистью, с безразличием. Иногда Арратою казалось, что настоящий хозяин рабов вовсе не Империя, не имперский Колодец — а безмолвная Большая книга. И он, раб Книги, после целого дня работы на палящем солнце, бесконечными вечерами стоял за каменной плитой, заполняя бесконечные строки.
«Третьего месяца лета. Второго дня.
Раб, именуемый Клоп. Восемьдесят шесть бурдюков.
Раб, именуемый Егер. Восемьдесят шесть бурдюков.
Раб, именуемый Киор. Восемьдесят шесть бурдюков».