Почта с восточного побережья

— Ох-хо, господа, разве я пригоден к этой миссии? Я — специалист, командир моторизованной роты обслуживания полевых скотобоен! И я должен организовывать заготовки в этих ужасных, крытых соломой селениях, когда передовые части вычесали здесь буквально все! Что я могу найти на этих развалинах! О, мне очень повезло, что вы здесь, господин обер-лейтенант. Мой переводчик простудился, а ведь вы неплохо говорите по-русски, не правда ли? — И Гюйше пребольно толкал Герхарда огромным войлочным ботинком на деревянной подошве.

Прикрыв поднятым шинельным воротником уши и чувствуя, как безудержно леденеют ноги, Герхард жгуче завидовал мяснику, неизвестно где раздобывшему эти несомненно теплые чехлы для сапог, но и тогда, когда его прижимало на ухабах к пышущему хлевом и спиртом Гюйше, он хранил на лице бесстрастное выражение подлинного хозяина событий, то выражение, которому он еще в детстве научился у отца.

Лейтенант Райнер неподвижно сидел впереди, с коленями у подбородка, с палкой у голенища, и лишь однажды положил руку на плечо шофера и, когда машина остановилась, отвинтил пробку походной фляги, отпил несколько глотков, налил пробку дурного коньяку для Иоккиша, и они снова пустились в путь. Гюйше имел для собственных потребностей в бесчисленных складках шинели плоскую, как табакерка, фляжку на ремешке.

Так объехали они несколько бывших деревень, заметных издали лишь по трубам огромных, как корабельные надстройки, русских печей, где в смраде первобытных землянок обнаруживались иногда старухи с детьми и мелким скотом. Герхард не вылезал наружу, да и Гюйше с Райнером на мороз не рвались: фураж, имущество и скот успевал учитывать для них высокий костистый русский в овчинном камзоле, ехавший с жандармами на переднем грузовике.

В Небылицы они добрались после полудня. В этом селе сгорело лишь несколько крайних домов, приятно было видеть столбы прозрачного дыма над трубами и обильно проконопаченные русские избы под одной крышей с нетронутыми скотными дворами.

Райнер приказал остановиться против окруженного маленьким сквером кирпичного дома с деревянным мезонином, на фасаде которого все еще висела аккуратная синяя табличка: школа.

Пока расставлялись посты, растапливались печи, заготовлялись припасы и собиралось на заснеженной улице перед школой население, офицеры расположились в теплой комнате изящной седой дамы, очевидно школьной служительницы, перед круглым высоким камином, обитым крашенной в черный цвет жестью. Даму лейтенант Райнер удалил простым жестом ореховой палки и ушел заниматься службой, Герхард бросился отогревать у каминного зева замерзшие руки, а Гюйше, подтащив поближе к огню металлическую постель с высокой грудой чистых подушек, расстегнул ременные пряжки своих бот, стряхнул боты на пол и прямо в сапогах и шинели прилег на кровать.

— Вы заметили, господин обер-лейтенант, как русские фрау любят подушки? Они буквально обкладываются ими. Можно подумать, — ох-хо! — у них не хватает собственных округлостей! Вообще многое у них непонятно. Вы заметили развалины слева? Эти русские, живущие на одной муке, взорвали паровую мукомольню!

Гюйше расстегнул ворот, достал флягу, побулькал спиртом и закусил его крохотным кусочком шоколада.

— Это ужасно, господин обер-лейтенант, мы вторую неделю не получаем ни шоколада, ни табака! Как вы считаете, господин обер-лейтенант, когда мы нанесем удар по красным, которых фюрер так удачно заманил под Москвой в мешок? Я думаю, это будет скоро, как только кончатся морозы.

Гюйше еще отхлебнул из фляжки и наклонился сверху к Герхарду.

— Я не слушаю болтунов, господин обер-лейтенант, но, может быть, — Гюйше понизил голос, — вы слышали эти разговоры о сталинском орга́не? Такая пушка — тр! тр! — которая стреляет сразу двадцатью снарядами? Я так и думал, что это болтовня, господин обер-лейтенант! Фюрер не допустит никаких неожиданностей.

Герхард посмотрел на Гюйше, увидел его увесистые, бурые от огня и спирта щеки, отвернулся к огню, и Гюйше, еще раз булькнув фляжкой, опять заговорил громко:

— О, вы настоящий ариец, господин обер-лейтенант! Седина только омолодит вас. Когда там, в Берлине, после войны вы будете совсем большим человеком, вспомните Петера Гюйше. Мало кто в Швабахе так знает мясное производство. О, ромштекс с луком! — Гюйше захлебнулся слюной. — Ох-хо, я совсем забыл про унтер-офицера Ланге. Он, кажется, был в концевой машине. Один момент, господин обер-лейтенант, мое слово, и у нас на обед будет прекрасный жареный поросенок. В этом селе они наверняка еще есть, а Ланге такой специалист! За это время, господин обер-лейтенант, вы успеете прочесть данную мне инструкцию. Я ведь не свяжу двух слов, а вы, господин обер-лейтенант, все объясните этим русским. Ох-хо!..