Почти англичане

– Неважно. Он очень ро-мантичный! Девочка должна немного жить для себя. Иген. Подожди один момент, дорогуша. Рози хочет говорить.

– Но… здравствуй, бабушка, – говорит Марина, прижимая посиневший локоть к стене. – Да. Да. Нет. Абсолютно. Довольны ли? Наверное… Да, всегда, очень стараюсь. Да, лучше всех, почти. Хорошо, буду без почти. Нет, правда, не стоит… Каждый вечер. Да, помногу. И еще я записалась в политический кружок, я не рассказывала? Единственная девочка. В основном младшеклассники, но… Нет, в четверг. Да, много друзей. Вообще-то, – говорит она, стискивая зубы, чтобы те не стучали, – вообще-то я звоню, потому что… ну, знаешь таксофон в Вест-стрит? К сожалению, он сломался.

– Ужасно. Ты должна сказать твоему ко-манданту, чтобы он помогал тебе. Это нелепо. – Рози переходит на венгерский – «ондь-бондь, ондь-бондь», – пересказывая остальным маленькую Маринину ложь.

Возле телефона лежит стопка карточек и бумага: старый пасторский дом, «Стокер», Вест-Нойл, близ Шафтсбери. Настоящее тиснение, не какая-то там термография – это ее ободряет. Новехонькие красные карандаши совсем не похожи на зеленые, потемневшие от возраста крокодиловые огрызки из дома; Марина разглядывает гладкие, безупречно заточенные цилиндрики – платонический идеал карандаша. Пропасть между ними, думает она, непреодолима.

Рози нарушает молчание:

– Разве маленькие дети могут зво-нить?

– Мы не маленькие, – отвечает Марина. – Со мной в классе учится мальчик, которому уже восемнадцать.

– Наверное, он очень глупый.

– Да, это правда.

– Итак, что они делают с этим про-клятым телефоном?

– О, – неопределенно отвечает Марина, – улучшают, наверное. Что-то цифровое.

– Цифровое? Очень хорошо.

– Поэтому… в общем, мне пришлось пойти к другому телефону, но я…

– Куда?

– Новый домик привратника. Рядом с буфетной. Поэтому здесь так тихо. О, не беспокойся. – Марина не знает, как себя остановить. – Беспокоиться совершенно не о чем.

– И ты хорошо себя водишь?

– Прости? А, да, прости, да, хорошо. Прости.

– Дорогуша, пожалуйста, я должна говорить с твоим командантом, позови его.

– Но… Я не могу. У него урок. Рози, мне правда надо идти.

– Я беспокоюсь, дорогуша, – говорит Рози.

– Правда?

– Конечно. Скоро мы будем иметь маленькую прогулку с Эрнё и Бёзи Фенивеши, поэтому я буду говорить про это позже. Я буду посылать деньги.

– Нет-нет, не нужно. У меня их полно. Денег. Честно.

– Тогда посылать еду. Раз плюнуть. Скоро увидимся. Сейчас я буду звать твою маму. Води себя хорошо, дорогуша.

– Я… было проще позвонить с утра, – слышит Лора Маринин голос. – Сегодня. Или не стоило?

– Конечно, стоило. Просто… Милая, где ты? – Ее сердце никак не уймется: от раннего звонка не жди хороших вестей. – Тебя так плохо слышно! Это собака лает?

– А, ну да. Я, я в школе, разумеется – разумеется! – но не совсем… не в Вест-стрит. Я… знаешь, тот коридор между криптой и Регентской?

– Так рано, – комментирует Рози под боком у Лоры, будто телефонная трубка пропускает звук. – Почему, скажи?

– Аппарат в Вест-стрит не работает? – спрашивает Лора, закрывая глаза. Она даже не представляет, где стоит дочь. Зачем она отпустила ее так далеко от дома? Ну как, как вынести бремя материнства? Неужели она одна так живет – постоянно готовясь к звонку, который оборвет ее жизнь?

Так продолжаться не может, думает она с внезапной ясностью человека, очнувшегося от сна. Даже без Петера, чтоб ему пусто было, жить в постоянном страхе невыносимо. С этим пора кончать.

– Нет, – говорит Марина, – то есть да, да, он совсем сломался. Поэтому я…

– Точно ничего не случилось? – спрашивает Лора строгим голосом, чтобы не заметно было, как он дрожит.

– Да. Я же сказала.

– Опять собака. Так близко? Ты ведь терпеть не можешь собак, с тех пор как у миссис Кру…

– Ничего подобного. В смысле, сейчас уже нет. Ты что, не можешь допустить…

На этом разговор завершается: Лора еще на дюйм или два отдаляется от дочери, так и не посмев ей сказать: «Вернись. Я скучаю. Ты мне нужна. Я и часа больше не протяну».

Впрочем, разве такое скажешь? Как в присутствии Рози заикнуться о том, чтобы Марина бросила пансион? Это тема для частного разговора, а в Вестминстер-корте нет ничего частного.

Можно спросить об этом в письме.

Но способна ли Лора написать такое письмо – Лора, которая с сентября только и делает, что вымарывает из открыток к дочери всякое чувство?

Единственный способ жить вдали от ребенка – спрятать сердце в железный сундук, обмотать его цепью и навесить замок. Открывать его невыносимо. На столе у нее нет Марининой фотографии. Лора не может дышать, когда о ней думает.

Если Марина скучает по дому, Лорино сердце не выдержит, так что она старается отогнать от себя эту мысль. Если дочь захочет оставить Кум-Эбби, она сама скажет.

Марина отправляется завтракать. В горле стоит комок, словно она только что осиротела. Она растирает озябшие ладони и застенчиво улыбается гостям и сестре Гая.

– М-м-м…

– Что?

– Прости, я… а кофе есть?

На секунду повисает тягостное молчание.

– Есть чай, – говорит Люси Вайни. – Мы стараемся не доставлять Эвелин лишних хлопот.

– Ох, прости.