Почти англичане

Лора содрогается от ярости.

– Что?

– Знаю, было нелегко. Но я бы попортил крови, если б остался. Вам… обеим.

– Ха-ха.

– Я хотел быть подальше от тебя. Зря я тебе написал.

– Да, тут ты прав, – говорит Лора. Она подхватывает сумку и думает: «Этот чокнутый кобель у меня уже в печенках сидит. Утешает лишь мысль о тусклых пузырьках с таблетками в сахарной облатке».

– Есть еще кое-что, – говорит он.

Другая женщина. Может, десятки. Как глупо, думает Лора – вернуться из страны мертвых и остаться ни с чем.

– Что?

– А может, и нет. – У Петера, по его меркам, почти серьезный вид. – Скажу в другой раз.

– Другого раза не будет. Это самый дурной и самый глупый поступок в моей жизни. Я не только… Я…

Она думает: «Я могла бы сказать ему, что была плохой матерью – тогда он, возможно, меня заменит. Разве будет хуже?»

– Не знаю, – неуклюже кашляет он. – Нет, давай забудем. Так будет лучше.

– Пит, ты уже начал. – Ей хочется остаться наедине со своим огромным несчастьем. – Ради бога, хватит драматизировать. Выкладывай.

На его лице появляется странная кривая улыбка.

– У меня типа рак, – говорит он.

Часть вторая

24

Выпускники Кум-Эбби во все времена были большим разочарованием. Слабая склонность к либерализму, скромный целевой капитал, пожалованный родичем тучной королевы Анны, примечательная уродливость старых строений и запоздалость всех новшеств, от лабораторий до женского образования, – вот причины, по которым школа никогда не блистала учениками, как Регби или Мальборо. Тем больше здесь ценились знаменитые выпускники или те, кого можно объявить таковыми: разведчик, непопулярный заместитель премьер-министра послевоенных лет, автогонщик, исключенный из подготовительного класса, а также, как ни странно, один или два автора второсортных детских романов, по нынешним временам слывущих двусмысленными.

Впрочем, школе, как ни крути, нужна история, и еще больше – деньги. Три директора тому назад финансово неблагонадежный капитан Портес изобрел почти все ее древние традиции. Их кульминацией в конце зимнего триместра, незадолго до капитанского дня рождения, стал День основателя: череда концертов, регбийных матчей, вечерних служб, денежных сборов, пиров, а под конец праздничной недели – до неловкости пышная церемония, в ходе которой мальчики, наряженные в костюмы известных исторических деятелей, обходят Луг основателя и присоединяются к марширующему оркестру. На этом торжестве и зиждется репутация Кум-Эбби как «чрезвычайно артистичной школы». Ученикам неустанно напоминают, что «совместная работа есть традиция, освященная временем». Независимо от наличия голоса и актерских талантов, участвовать обязан каждый. Бывалые старшеклассники сообщат вам, до чего это скучно, однако менее опытные, вроде Марины, возлагают на День основателя, до которого теперь остается месяц, большие надежды. Родители и крестные будут рядом: хороший повод покрасоваться. К тому же всякий праздник привносит известную долю неразберихи. Чего не бывает в такие дни! Можно расстаться с девственностью.

Воскресенье, 12 февраля

Утренняя служба: капелла, 9:00, его преподобие Джонатан Хитч, пастор Мелкумского прихода, гимны 285, 57, 297;

начало коротких каникул.

Наконец-то Марина дома. Она пережила еще полтриместра в Кум-Эбби, чуть не сошла с ума от тоски по родным и готова упасть в мамины объятия, забраться к ней в карман, заплыть в рот, как малек зубатки. «Я, – торжественно клянется Марина, – никогда не буду сердиться ни на семью, ни на перетопленные батареи, ни на любопытных венгерских знакомых, которые расспрашивают о месячных, – никогда!»

Надолго ее хватает? На десять минут? На пять?

В первый же вечер бабушки наперебой предлагают ей: сделать стрижку, выпить чаю у леди Ренаты, щегольнуть красотой в «Фемине». Все внушает ей чувство вины. Если кто-нибудь спросит о химии, правда выйдет наружу.

Однако никто ни о чем не спрашивает.

Дома совершенно нечем заняться. Короткие каникулы в Илинге начнутся только через неделю. Трудиться на крошечной кухоньке рядом с мамой, видеть каждую ее черточку – волосы в муке, руки в сахарной пудре, передник в петрушке – невыносимо. Марина переводит взгляд от ее затылка на сковородку и печально вздыхает. Надежды на переписку с матерью Гая оказались бесплодными, но можно, думает она, написать еще раз. Вдруг миссис Вайни ее пригласит. Вдруг она только и ждет удобного случая.

– Мне точно никто не звонил? – спрашивает Марина.

– Никто, солнышко.

– Потому что я жду звонка от, м-м-м, подруги, насчет домашней работы. Просто подруги. Ее зовут Нэнси.

Марина знает, что несет чушь, и чересчур нервно перемешивает томатный соус, но маме, как видно, довольно и этого. Нет, правда, можно подумать, она сама хочет, чтобы ее обманули.