Почти англичане

Это не помогает. Марина погуляла с Ильди в Кенсингтонских садах, приготовила Жужи прекрасную чашку кофе и согласилась отнести голубцы «бедным девочкам» из седьмой квартиры, мужеподобным миссис и мисс Фиш, получив в награду жесткую карамельку и часовой допрос. Теперь она печально возлежит на диване, как викторианская поэтесса. Марину мутит от всякого воспоминания о Кум-Эбби, а все детские удовольствия, которые могли бы ее отвлечь – комиксы о Снуппи или звонок Урсуле, – утрачены безвозвратно. Теперь, когда она начала постигать глубину своей социальной неадекватности, нельзя терять ни секунды. Прошлым вечером она взялась за «Возвращение в Брайдсхед», заставившее ее рыдать от досады и на книгу, и на саму себя. Может, стоит прочесть то, что приглянулось бы миссис Вайни; в «Стокере» Марина видела на прикроватном столике «Винни-Пуха» в тканевом переплете, захватанном несколькими поколениями аристократических детских ручонок. Где-то в Вестминстер-корте есть старое издание «Ветра в ивах» – может, в буфете у нее за спиной, где мама хранит старые письма и детскую обувь. Через минуту, думает Марина, если никто не объявится на пороге и не предложит ей руку и сердце, она посмотрит.

Однако запах Жужиных роз ее отвлекает. Квартира полнится звуками, в другое время слишком знакомыми, чтобы их замечать, – тикают часы-тарелка, шелестят вешалки для одежды в соседней химчистке, бьется в агонии холодильник – и ни один не утешает, как раньше. Семья к ее страданиям невосприимчива.

Тем временем в Стаурпэйне, округ Блэндфорд-Сент-Мэри, Саймон Флауэрс проводит каникулы в лоне семьи – ест булочки, любуется полевыми цветами и, надев черный галстук-бабочку, упражняется за роялем. Марина представляет, как стоит рядом, переворачивая страницы, или даже чудесным образом подыгрывает на втором инструменте, ярко-белом, – и от несбывшейся любви щемит в горле. Почему она так запуталась после знакомства с Вайни? Ей открылось, до чего ложными были ее ориентиры, насколько сама она вульгарна и далека от изящества. Если люди вроде миссис Вайни не видят внутренней красоты в таких, как Саймон Флауэрс, то они, возможно, не так уж не правы? Что, если, вяло размышляет Марина, музыканты не так обаятельны, как ей представлялось?

Может, пора от него отказаться?

Во вторник, в конце долгого паршивого дня, к Лоре подходит Ильди с книгой в руке. Рози ушла на благотворительную встречу, Марина и Жужи сидят по комнатам. Лора думает: «Господи, она хочет, чтобы я ей почитала». Днем на работе Марг подошла к телефону и проворчала на всю приемную: «Тьфу ты, трубку повесили». – Лора уверена, что звонил Петер. Ситуация совершенно безвыходная. Он говорит, что объявить остальным о приезде в Лондон – его забота, но не торопится, а ложь тем временем растет. Не придется ли самой им признаться?

А поверх всего, будто слой пепла, одна мысль: через четыре дня Марина вернется в школу.

Ильди протягивает ей книгу.

– Что это, дорогуша?

– Простите, понятия не имею. Мне не было писем?

Обычно, сделав что-то плохое, люди либо раскаиваются, либо слепо продолжают грешить. Как это им удается – вести себя за руку от преступления к преступлению с той же легкостью, с какой гуляют по лугу, вытаптывая цветы? Она, Лора, знает, что тайные встречи с Петером – ужасное злодеяние, но ее это не останавливает.

Ильди, похоже, ее не услышала.

– Это важно, – говорит она, беспокойно оглядываясь на дверь Марининой спальни. – Я искала словарь и находила это на полке Маринаки. Я не знаю, что делать, и жду тебя.

Лора опускается на стул. Радиотерапия-радиотерапия – слова звенят в голове, будто имя любимого человека. Несмотря на обрывочный секретарский опыт, ей почему-то трудно запомнить те скудные факты, которые сообщил ей Петер: что именно с ним делали до операции и что еще сделают, если новости будут плохими. Она может вообразить его облысевшим и измученным болезнью, может представить его могилу; однако эти мысли нелегко отделить от воспоминаний о матери, когда та умирала – и могла бы поправиться, если бы Лора или персонал больницы при Эстон-парке проявили больше усердия. Почему, размышляет она, так хочется спать? Положить бы голову на стол…

– Дорогуша, – говорит Ильди. – Пожалуйста.

Лора, только чтобы ей угодить, берет книгу и смотрит на обложку.

– А, Александр Вайни. Это ведь по учебе? Это не тот… Боже, Ильди, что случилось?

Милая Ильди морщит кукольное личико и всхлипывает – тихо и вежливо, как героиня Джейн Остин, получившая трагическое известие. Лора, как ни старается, не может ее утешить.

– Ничего не понимаю. Что Марина наделала?

Лора не помнит, что ей полагается знать. Может, сказать, что Жужи к ней уже обращалась?

– Это неприемлемо, да? – Он довольно привлекателен – во всяком случае, на фотографии. И что может быть оскорбительного в исторической книге? – Неприемлемо? Вообще-то я…

– Нем, нем, – говорит Ильди, разыскивая в карманах платок. – Нем ту дом. Просто… Просто…

– Вы же не из-за войны так расстроились? И не знакомы с ним, нет?

– Нет! – оскорбленно отвечает Ильди. – Я? Нет, вовсе нет.