Вообще, чем больше она об этом думает, тем больше падает духом. Случиться может что угодно. Ее родственники слишком своенравны – на них и в супермаркете нет управы, не то что в Кум-Эбби. Они будут разгуливать по территории, запросто отломают ветку
Лоре скоро придется что-то решать. День основателя приближается, как поезд, а она раскорякой привязана к рельсам. Алистер ждет ответа. Петер умирает или, как вариант, выздоравливает и ходит налево. А влюбленная Лора тем временем будет три дня сопровождать пенсионеров по третьесортной дорсетской ярмарке.
Сегодня в обеденный перерыв она сама не заметила, как забрела в аптеку Бута, прошла мимо незнакомых приспособлений для наведения красоты, ортопедических аппаратов, детских бутылочек и наконец, притворяясь приличной женщиной в поисках шампуня, добрела до раздела планирования семьи. Отвратительно. Грязная девка, вот она кто. В наказание Лора вернулась на работу без сэндвичей.
По крайней мере, через восемь ночей она увидит Марину. С ней ведь все хорошо?
Восемь ночей. Семь. Она обрывает себя.
– Это нормально, – говорит Гай.
Вечер вторника, они сидят в его спальне. Он заверил, что пока мусорная корзина стоит в коридоре, никто, даже мистер Стеннинг, сюда не войдет.
– Но так делать запрещено, – возражает Марина. – Нельзя закрывать дверь, когда ты, ну, наедине с девочкой. Все это знают. Такое правило.
– Не для меня, детка. Ну так что? В понедельник вечером? Во вторник? Могу обеспечить по крайней мере час. Или два. Нам может и больше потребоваться. Можно и на всю ночь.
– Это безумие.
– Все так делают.
– Но разве…
– Это же День основателя, дурочка. Учителя в основном пьяные. Родители тоже.
– Только не мои.
– Нечего обижаться. Все чуток выпивают.
– Я, – с достоинством говорит Марина, – никогда не видела никого из членов моей семьи пьяным.
– Отлично, – говорит Гай. – Но остальные будут. Так что мы потихоньку смоемся, и я сорву твой бутон.
Марина теперь спит не больше пяти часов в сутки, укрепляет силы «Про-плюсом», который в Илингской школе считается чуть ли не героином, а также ежевечерне поглощает яблоки, изюм и сухие мюсли. Она себя ненавидит. Что-то внутри ее тикает, как в крокодиле из «Питера Пена».
– Гай, – говорит она, слегка морщась, когда его рука заползает к ней в трусики, – твои родители будут на празднике?
– Простите, – говорит Лора, согнувшись в Жужиной спальне над телефоном. – Я… он не мог бы… я…
– Это Лора? – спрашивает Сьюз.
– Я… да. Как он? То есть Петер.
– Я знаю Петера, – зачем-то сообщает она. – С ним все нормально.
– О, хорошо! Я, понимаете, мы не… я подумала… Простите, все-таки нормально или так себе?
– Нормально.
– Но… О'кей. О'кей. Значит…
– Можете с ним поговорить. Он тут рядом стоит.
– Что? Рядом? Но…
– Лора?
– Да! Это я. Где, как…
– Я думал, ты на мне крест поставила.
– Я?
– Знаешь что? Приходи.
– Но…
– На лодку. Завтра. Пожалуйста. Приходи.
30
Во время службы в капелле, несмотря на неудобные контактные линзы, Марина принимает два важных решения. Во-первых, если на праздничной неделе ей удастся отразить Гаевы поползновения, то в каникулы она позволит ему сделать все что угодно. Нужно сказать спасибо, что хоть один человек согласен лишить ее девственности. Предыдущее поколение, прочитала она в одной сексуальной статье в «Харперс энд куин», теряло невинность гораздо раньше – на охотничьих балах.
Во-вторых, она проведет расследование. Пожилая родня – по крайней мере, ее родня – всегда чем-нибудь недовольна, и если какое-то недоразумение мешает Марине видеться с Вайни, этому нужно положить конец. Разузнать бы причину, а дальше все образуется; она даже сможет сказать маме, что будет встречаться с Гаем. Наиболее вероятное, хотя и наименее романтичное объяснение состоит в том, что Рози перепутала мистера Вайни с кем-то другим. Такое уже бывало. Или она чересчур опекает внучку. А если во время войны и случилась какая-то любовная история, то не пора ли о ней забыть? Возможно, у Гая есть вдовый дедушка: он мог бы познакомиться с Ильди и найти свою любовь.