– Можно просто у ворот. – Я махнула свободной рукой в сторону заборчика.
Он не повез его, как это сделала бы я, а просто взял одной рукой за раму и понес туда, куда я показала, пока я шла к крыльцу. Добравшись до двери, я обернулась, чтобы быстренько ему помахать, но оказалось, что он стоял прямо за мной. Он вынул руку из кармана и почесал затылок, в его взгляде читалась та же неловкость, которую чувствовала я. Я смотрела на него, а рука уже была на дверной ручке, всю меня так и тянуло попасть внутрь.
Он кивнул, будто подтверждая некое соглашение.
– Ну… С тобой же все будет в порядке? – Он обернулся к Айже. – Может, нам нужно заходить иногда… доктор же сказал…
– Все хорошо. – Я паниковала при мысли о том, что он – или кто-то еще – окажется у меня дома. – Все будет хорошо. Впрочем, спасибо. Спасибо за… за все.
– Нет, боже. Это тебе спасибо. – Он сунул руку в задний карман и достал кошелек. У меня глаза на лоб полезли. Он собирался дать мне денег? Вроде как заплатить за спасение своего сына? Или – и вот это более вероятно, если учесть мое отражение в больничном зеркале – я так бедно выгляжу?
Он развернул кожаное портмоне и что-то вытащил, а потом протянул мне. Напряжение в плечах пропало, когда я поняла, что это всего-навсего визитка.
– Вот мой номер. Возьми, пожалуйста. На всякий случай.
Сняв руку с дверной ручки, я аккуратно взялась за краешек карточки, избегая его пальцев. Мои перчатки, все еще мокрые после всего случившегося, лежали на дне сумки.
– О’кей. – Я бросила визитку в сумку и неуклюже вытащила из нее ключи одной рукой – вторая все еще держала штаны. – Ну, эммм, пока. – Я чуть помахала рукой с ключами и, не дожидаясь ответа, отвернулась к двери.
– Эй, подожди.
Я остановилась, готовая закричать от досады или отчаяния, не уверена даже, от чего больше, и повернула голову в его сторону.
– Что?
– Я знаю, что это все сумбурно, но все же. Ты же говорила, что «Девственницы-самоубийцы» – твоя любимая книга?
Помолчав какое-то время, я ответила:
– Одна из них.
– Но почему? Что в ней такого хорошего?
Я сузила глаза, этот вопрос, взявшийся вдруг ниоткуда, напомнил мне о его странном выборе книг в библиотеке.
– Я не знаю. – Я не хотела продолжать беседу. Но ответ я знала. Я точно помнила, что чувствовала, когда погрузилась в жизнь сестер Лисбон. Будто бы мы с ними поняли бы друг друга.
– Но ты знаешь. Ты должна знать. Раз она тебе нравится.
Я так хотела, чтобы он прочел язык моего тела, которое так и кричало: «Пусти меня в дом!» Но он просто ждет ответа. Глубокий вдох. Пауза. Я изучала его лицо.
– Они просто такие живые. Я читала ее подростком, и в ней было… Я не знаю… Все. Одиночество. То, как мы идеализируем жизни других. Желание быть понятой. Быть замеченной.
Он уставился на меня, рот приоткрылся, и я вдруг почувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение, так, будто он каким-то образом мог смотреть сквозь меня. Я оторвалась от его взгляда и сделала вид, что изучаю камешки у его ног.
– Эмм, во всяком случае, так было со мной. Вот что понравилось мне. – Он все еще не отвечает, и я вновь почувствовала жар на своих щеках. – Я, пожалуй, пойду домой. – И повернулась обратно к двери.
– О’кей. Пока, Джубили.
Он впервые назвал меня по имени, и я выронила ключи. Я быстро наклоняюсь за ними, позаботившись о том, чтобы не уронить штаны, думая о том, как же по-дурацки я выгляжу. Выпрямилась, вставила ключ в замок и провернула его, нажимая на ручку. Проскочила внутрь и закрыла дверь сразу же. Я прислонилась к двери, бросая сумку на пол, рядом с привычной кучей писем, что доставил почтальон, пока меня не было. Выдохнула, осмотрелась. Я дома.
Я у себя дома. Лежа на больничной койке, я думала обо всех тех вещах, что я бы делала дома – лежала бы в кровати, например, читала бы книгу в уютном кресле, готовила бы яичницу и тосты, мыла бы полы, посмотрела бы еще одну лекцию в Гарварде.
Так что даже я сама удивилась тому, что первым делом я поднялась наверх и переоделась. Подошла к окну, чуть отодвинула занавеску и увидела, как Эрик сел на переднее сиденье и как уехал. И представила, что сижу с ним рядом. Как бы я выглядела. Как бы мы с ним выглядели, для людей, проезжающих мимо нас.