Почти неприличная история, или Неравный брак

– Когда дракон раскинул крылья, он заполнил ими всё пространство. И только тут до меня дошло, что нужно действовать. Аркан я активизировал, но было уже слишком поздно. Одним из условий, что всё получится, была активизация защиты во время превращения, а не после.

– А есть разница?

– Сдерживающая магия завязана на человеческую сущность. Часть заклинания должна была удерживать дракона, а часть – человеческую ипостась. Когда же ты полностью перевоплотилась, любая магия была уже бессильна. У драконов, как известно, иммунитет к человеческой магии.

– Но ведь справлялись же как-то колдуны с драконами-метаморфами?

– Любое противостояние возможно только до тех пор, пока драконы сохраняют антропоморфную форму.

– Что? – не поняла Рэйвен.

– Пока они люди, а не драконы, – пояснил Хэйл. – Так что, когда ты перекинулась, я уже ничего не мог сделать. Я попытался, но ты просто стряхнула меня со своего пути, как собака блоху с хвоста.

Очередная кривая улыбка Хэйла выглядела такой измученной, что Рэйвен наконец-то вспомнила наказ отца не утомлять его слишком долгими разговорами. Почувствовав укол совести, что за один вечер чуть не угробила его дважды, Рэйвен с нежностью погладила его по руке:

– Ладно, не будем вспоминать этот кошмар. Что было, то было. Куда важнее, что будет. Постарайся заснуть. Тебе нужно набраться сил.

Хэйл не возражал. Сил у него действительно оставалось немного. Организм брал своё.

Стоило ему заснуть, в светильниках сам собой пригасился свет. Расплелись завязки, удерживающих пологи балдахина. Комната подстраивалась под запросы и удобства хозяина.

Дверь беззвучно распахнулась из густой темноты коридора отпочковалась фигура безликого.

В голове Рэйвен явственно прозвучал его немой голос:

– Госпожа, ваш отец просит нанести ему визит.

Она нашла его на открытой террасе второго этажа. Скрестив руки на груди, Уорлок наблюдал за мерцающими звёздами на ночном небе. В нём самом было нечто лунно-звёздное, ночное и блестящее. Слишком гладкая кожа, слишком светлые волосы, неестественно молодое лицо, не скрывающее истинного возраста.

Оказывается, так бывает. Даже без морщин уходящие годы, оставленный ими жизненный опыт обязательно отражается. Никогда не спутаешь юношу и бессмертного колдуна. Истончаются черты лица, холодеет взгляд, всю фигуру окутывает ореол властности.

– Поговорили? – не оборачиваясь, спросил Уорлок, разглядывая выплывающую на середину неба Ночную Фиалку – созвездие с яркими, как алмазы, звёздами.

Рэйвен подошла и встала рядом, положив руки на парапет, ограждающий террасу.

– Хэйл извинился за то, что обложался.

– Ему есть за что извиняться, – ровным голосом произнёс Уорлок. – Но его можно понять. Когда ты молод и у тебя есть сердце, легко поддаёшься соблазнам.

– Что можете знать о соблазнах вы, отец? Вы, никогда не поддающийся эмоциям

– Жизнь у всех складывается по-разному, дорогое моё дитя. Одни начинают её с полным сердцем, чтобы по капле, год за годом, терять веру в людей, способность любить их. Другие в начале пути смеются над любыми проявлениями эмоций, видя в них лишь слабость. Но избежать великой силы любви не дано никому.

– Вы считаете любовь слабостью, отец?

– Любовь сама по себе не слабость, напротив, величайшая сила, но она делает нас уязвимее. Когда ты один, ты думаешь лишь о себе, стараешься только ради себя, защищаешься сам. Если у тебя не выходит защититься, умирая, ты ни о ком не беспокоишься. Но когда смысл твоего существования переносится в иной центр – всё усложняется в разы. Ты уже не способен принимать решения по своему усмотрению, ты не имеешь право рисковать. В итоге ты не контролируешь ситуацию. И если ты на всё на это решаешься, ты либо очень сильный человек, либо – глупец.

– Как странно слышать от вас такие речи. Вы… вы любили мою мать, отец?

– Не уверен, что в этой истории уместны речи о любви. Я был палачом, она – жертвой. Пусть сильной, прекрасной, пусть грозной, но – жертвой. Я хотел твою мать во всех проявлениях этого слова. Но самое страстное желание – это ещё не любовь. Между палачом и жертвой любви быть не может. Возможно лишь месть и раскаяние.

– А вы раскаиваетесь в том, что сделали с ней?

Уорлок покачал головой:

– Раскаиваюсь? Не уверен. Раскаяться, значит, пожалеть о твоём существовании? Я не могу. Мне доставляет страдание твоя боль, Рэйв, меня пугает неизвестность, и то, что я ничем не могу тебе помочь. В ту область, что неизбежно открывается перед тобой, мне доступа нет, как нет у меня крыльев. Но о том, что все эти годы ты жила и дышала, росла рядом со мной, я не жалею ни мгновенье. Мне жаль, что твоей матери все эти годы пришлось тебя искать тебя, что это причиняло ей боль, но, если всё вернуть сначала, в тот далёкий день, когда я сделал первый шаг к осуществлению моего жестокого плана, я повторил бы всё сначала. Так можно ли говорить о раскаянии?

– Значит, моя мать не была любовью вашей жизни?

– Мне жаль тебя разочаровывать, но – нет. Женщины никогда не значили для меня много. Да что много? Они вообще для меня ничего не значили.

– Может быть, просто не встретили подходящую?