Почти последняя любовь

…Он ее раздевал. Она стеснялась. Очень медленно снимал белье. Она боролась за каждый волан кружева. Он смотрел во все глаза. Она боялась их открыть.

Отвернулись к стеклу орхидея и антуриум. Закутались в тюль окна. Он потихоньку, чтобы не напугать, освобождал ее от одежды.

Странно… От дыхания остались куски. Притом разного цвета. Она их видела со стороны. Его рука трогала чуть кривоватый позвоночник. Она боялась, что тронет грудь. Что-то надрывалось внутри. На шее, на бедре – везде был его запах. Он ее метил…

– Помоги мне…

– Я помогаю…

– Это невыносимо…

– Знаю…

Вдох… Толчок… Теплые слезы. У него соленые губы…

Она свесила руку. Кровать осталась внизу. Они вошли в другое пространство и зависли в нем, обнявшись…

– Я ничего не вижу.

– Закрой глаза.

– Я ничего не вижу.

– Потому что ты на небе.

– А где ты?

– В тебе…

Он проснулся раньше. Она спала, отвернувшись на боку, и только ее розовое ухо выглядывало из-за подушки. Становилась прозрачной ночь, и он стал молиться. Впервые в жизни. Как умел. – Господи, ну зачем мне эта маленькая Женщина с зелеными глазами и сладким запахом «Шанель»? За что? В наказание или на радость ты мне ее дал? Моя жизнь уже так устоялась, что я не живу, а блюду устоявшийся ритуал: работа, пациенты, сон, командировки от Амура до Сены и снова работа, лекции… Иногда, как награда, – Венская опера или на худой конец, Киевская филармония, где можно спокойно отоспаться в первом ряду, и вновь отдохнувшим помчаться дальше. Зачем?!

…Она понюхала свою руку. Рука пахла им.

– Который час?

– Утро…

Охрипшее утро… Еще с ночи был посажен голос. А все из-за этого тумана…

Они завтракали на балконе. В гостинице. Над бульваром Шевченко.

Воскресное утро… Машины проснулись полчаса назад и лениво ездили туда-сюда.

Он намазывал маслом теплую булку и кормил ее. Точно так же на дереве птица кормила своего птенца. У него были теплые руки. А у нее тоже осипший голос. Еще с ночи…

– А как ты завтракаешь дома? – улыбнулась она.

– Варю кашу, а потом пытаюсь ее отодрать от кастрюли.

Он был такой большой, что каша выпадала из общей картины.

Рассказывал о любимых зимних гренках, MacCoffee во время бритья, о семге, сметане, оливковом масле. И о том, что любит хороший европейский завтрак в хорошей гостинице в Австрии или Италии.

– Но вкус MacCoffee исправляю молоком.

– Тогда зачем его вообще пьешь?

– Привычка…

Она видела, как он расхаживает по своей большой квартире с чашкой в руке. На плите булькает овсянка, по телевизору новости, а в ноутбуке почта. Вот он гладит рубашку. Выбирает галстук. Звонит телефон. Нет, это звонят в дверь. Сын…

Они сидели в халатах и смотрели на туман. Город медленно приходил в себя после ночи.

Кряхтя, проехал трамвай. Он пил сок. Она кофе.

Чего-то испугавшись, взлетели голуби…

* * *

Я не слышу, как дышит шафран.

И не знаю, дышу ли я тоже.

Почему-то небелый туман

У меня оседает на коже.

Пахнет вечером и сквозняком.

Маргариткам уже не до смеха.

Я несу тебе чай с молоком,

А ты выключил жизнь и уехал.