Почти смешная история и другие истории для кино, театра

— Вышибут! — согласился Герман Сергеевич, только сейчас заметив, что держит в руках дамскую сумочку, и поглядел на нее с ненавистью,

Зоя Павловна вернулась домой, в пустую квартиру, и села на кухне жевать творожники. Но спокойно поесть не дали — зазвонил телефон.

Зоя Павловна услышала в трубке голос Ириши:

— Проверяю, когда вы пришли. Если так быстро, значит…

— Вот что, Ириша, — жестко сказала Зоя Павловна, — вы зря стараетесь! Я не имею на Артема ни малейшего влияния!

— Сегодняшние родители на отпрысков влияют слабо, — не стала спорить Ириша, — но все-таки…

— Все-таки перестань мне звонить! — Тут Зоя Павловна поглядела на фотографию внука, которая висела на стене. — И дергать мне нервы! Хватит того, что я забыла в его машине сумочку!

— Это гениально! — зашлась Ириша на другом конце провода. — Вы нарочно забыли, чтобы иметь предлог!

— Да не нарочно, а случайно! — с раздражением воскликнула Зоя Павловна.

— А я вам не верю! — И Ириша первой повесила трубку.

Назавтра Зоя Павловна, в самом прескверном настроении, сидела в кабинете директора клуба. Директор как сделала себе прическу-начес в начале 50-х годов, так и осталась в ней и внешне, и внутренне.

— Как дела с Чеховым? — спрашивала она, глядя мимо Зои Павловны куда-то в будущее.

— Репетируем, месяца через полтора выпустим.

— А потом? — Тон у директора был прокурорский. Говорила она тихо, но голос ее пролезал в душу и там буравил дырку.

— Мы уже читали Островского «Свои люди — сочтемся».

— Я тоже прочла, — кивнула директор, и Зоя Павловна поняла, что ее вызвали именно поэтому, — зачем нам эта пьеса?

— Во это же классика! — изумилась Зоя Павловна.

— Классика бывает разная! — директор достала какие-то записи. — Какие выражения, а? «Девчонка хабальная», «геморрой расходился», «мухортик».

— «Мухортик» — это значит маленького роста, — подсказала режиссер.

— «Старая карга», — продолжала цитировать директор, — «старая дура», «убирайся к свиньям!», вы что же, собираетесь пропагандировать всю эту ругань?

— Но это же тысячу раз произносилось со сцены!

— Зачем же произносить в тысячу первый! — Директор опять полезла в записи. — А вот эти намеки на сегодняшний день: «А то торгуем, торгуем, братец, а пользы ни на грош» — или тут: «Таскают родным и любовницам». Для чего нам бить по больному месту?

Зоя Павловна не нашлась что ответить.

— То-то! — чуть улыбнулась глава клуба. — И потом, на сцене все время «я рюмочку выпью», «я водочки выпью». Вы не только брань, вы и пьянство собираетесь пропагандировать?

— Но это когда пьют, во времена Островского!

— А ставят в какие времена? Нет у вас политического чутья, Зоя Павловна! Вам надо искать современную пьесу без всяких намеков, без площадной брани, без того, чтобы дочь, как у вашего классика, обхамливала родную мать!

Зоя Павловна не удержалась:

— Скажите, а почему, когда вы меня вызываете, я всегда чувствую себя виноватой, почему?

Директор вздохнула:

— Ох, и тяжело с вами, с творческими единицами! Вот вы, всех дел — режиссер самодеятельности, а думаете, что вы — Станиславский!

— Да не думаю я!

— И зря! — прервала директор. — Режиссер должен думать, потому что писатели частенько пишут не думая, режиссер должен быть смелым и инициативным! Идите!

Зоя Павловна вернулась в зрительный зал, где ее ожидали артисты.

— Директор категорически против!

— Она всегда против всего! — спокойно отреагировал артист, который репетировал Ломова в первом составе. — Если она не будет против, для чего же она тогда?

Вечером Зоя Павловна звонила домой Герману Сергеевичу.

— Извините, я бы хотела получить мою сумочку…

— Ну?… — неожиданно отреагировал Герман Сергеевич.

— Вечером у меня репетиция, днем мне надо в комбинат, где шьют чеховские костюмы, а если я заеду к вам на работу утром?

— В семь! — предложил Герман Сергеевич.

— Утра? — ахнула Зоя Павловна.

— В это время я бегаю в Озерном парке. Машина стоит у входа с Лиственной улицы. — Герман Сергеевич произнес длинную тираду, утомился и повесил трубку.

Ранним утром Зоя Павловна слезла с трамвая на конечной остановке и сразу обнаружила зеленый «Москвич». Заглянула внутрь — на переднем сиденье торжественно возлежала ее сумочка. Часы показывали без десяти минут восемь. Германа Сергеевича видно не было. И Зоя Павловна заглянула в парк.

Здесь семенили по дорожкам любители бега трусцой, их без зазрения совести обгоняли молодые крепкие ребята спортивного склада, и среди молодежи бодро несся Герман Сергеевич.

— Доброе утро, — начала было Зоя Павловна. — К семи я, конечно, не успела.

Но Герман Сергеевич, лишь мотнув головой, стремительно промчался мимо. Зоя Павловна растерянно осталась ждать.

Но ждать ей пришлось недолго. Вскоре запыхавшийся Герман Сергеевич притормозил возле нее.

— Здрасьте!

— Вы извините, что я вас беспокою…

— Ну… — Герман Сергеевич уже шел к машине. Здесь он взглянул на усталую и заспанную Зою Павловну и неожиданно спросил: — Любите спать?

— Я и ложусь поздно.

— Плохо! — констатировал Герман Сергеевич и отворил дверцу машины, сначала свою, а потом соседнюю.

— Что, залезть внутрь? — не поверила Зоя Павловна.