Почти три года. Ленинградский дневник

Я сидела и чувствовала: захварываю. Но не было сил оторваться от Второго концерта (фортепиано с оркестром). Эта вещь действует на меня магически… я даже не подберу слов. У меня мороз бежал по коже. Он соединился с холодом здания. И эти два мороза застудили меня. Теперь вот лежу.

29 апреля 1943 года

12 часов дня

Вчерашний обстрел был одним из самых сильных, если не самым сильным за все время блокады. Упало двести двадцать снарядов, но не к нам, а в Куйбышевский район. Мы только издали слышали раскаты, но они были так сильны, что казалось – у нас.

Снаряд попал в главный штаб МПВО города и убил комиссара. Снаряд пробил насквозь здание Радиоцентра, разрушив помещение «Последних известий по радио». Хорошо, что всем было приказано уйти в бомбоубежище.

И снова – все более упорные разговоры о штурме. Недалеко от «Ленинградской правды», на площади, строят доты невиданной дотоле крепости.

У меня болит правое ухо. Шум и слабость. Но настроение хорошее: довольна своей статьей о детях и стихами.

1 мая 1943 года

Около полудня

Опять обстрел, но неизвестно – где. К счастью, радио уже работает. Оно объявляет: это наш район.

Сегодня в 9 часов утра проснулась оттого, что раскачивался дом. Он качался, как качели, прежде чем остановиться. Это Гитлер «поздравил» нас с Первым мая. Снарядов было не много, штук восемь, выпущенных один за другим, очевидно с бронеплощадки. Второй такой «шквал» был днем, но несколько слабее.

Прелестный концерт был вчера ночью, в половине первого. Трогательно звучали гавайские гитары и старинные романсы в эфире, только недавно содрогавшемся от орудийных раскатов.

9 мая 1943 года

Наконец-то пришла в себя после двухнедельной болезни. У меня уже начиналось воспаление легких, но стали давать мне сульфидин. Он убил легочных диплококков, но попутно чуть не убил меня вместе с ними.

Теперь все прошло, но осталась невралгия головы. Вчера приступ длился шесть часов.

А какая чудесная весна началась за то время, пока я сражалась с диплококками! Даже лежа, я вижу в окне молоденькие листочки. Огородное неистовство охватило город. А я лежу. И главное – ничего не сделано за этот год.

10 мая 1943 года

Сегодня опять хуже с головой. И вся я – слабая, бледная, отравленная лекарствами, с грелкой, в шерсти. Ужасно!

В первой комнате наконец открыли окно. И такая райская весна вливается в него!.. Кое-как удалось восстановить порядок в комнате, на письменном столе и в мыслях.

Когда-нибудь у меня настанет миг непоправимого выпадения из ритма, невосстановимой его утраты. И это и будет моя смерть.

Всю эту ночь не могла уснуть от нестерпимой душевной тревоги. Все мои невыполненные планы, несвершенные замыслы, ненаписанные письма, неотправленные телеграммы, недодуманные строфы – все это вихрем неслось вокруг меня каким-то ужасающим колесом, центром которого, несчастной осью была я сама. Я зажгла свет и поработала немного. Какие-то строфы будущей главы. Потом мне стало легче, и я уснула.

11 мая 1943 года

Днем

Теперь, мне кажется, намечается что-то вроде плана главы. (О, как я осторожна!..) Но как будто действительно стало прорезываться настоящее.

Но как я страшна. Как ужасно выгляжу.

Неужели и тут будет тот знаменитый «скачок» в развитии, о котором, так хорошо рассказывал И. Д. Признаки старости будут сказываться постепенно. И потом в одно утро я проснусь старухой. И хотя я действительно не боюсь старости и когда-нибудь обязательно напишу книгу о «золотом закате», я не хочу больной, уродливой, желтой старости, пропахшей камфорным маслом. А, судя по моему виду, именно это мне и угрожает. Но я хочу верить, что это еще не такая Старость, а просто – болезнь. Чувствую я себя еще совсем хворой.

День сегодня уже гораздо менее очаровательный, то есть попросту – скверный. Идет беспросветный дождь. И хотя в такие дни гораздо легче восстанавливается душевный порядок, но невралгия милее от этого не станет. Противное чувство хрупкости во всем теле просто угнетает…

13 мая 1943 года

Сегодня бурное пробуждение в 6.30 утра: сильнейший, артобстрел и довольно близко.

Тревога кончилась в 2.30 часа дня. Это была одна из самых продолжительных наших тревог.

Мы с Мариэттой были во дворе как раз в ту минуту, когда «мессершмитты» пролетели над нами. Наши зенитки гремели. Все небо было в темных клубах разрывов. Как сказал один приехавший с фронта летчик: «Фрицы пытаются сделать массированный налет». Потом он прибавил, что «вообще они подтянули сюда свежие силы», но что Ленинграду «уже недолго терпеть».

Погода снова испортилась, но вечера бывают необычайные: золотисто-смугло-голубые, с маленьким, но страшно ярким месяцем и громадными, как в планетарии, звездами.

Вчера полдня упивалась словарем Даля. Читала букву «Ш». Это мне нужно для шума деревьев. Но я убеждаюсь, что Даля надо читать ежедневно и что наш поэтический словарь, за исключением одного, быть может, Пастернака, очень убог.

17 мая 1943 года