Почти три года. Ленинградский дневник

Выдержка, выдержка и выдержка! Спокойствие. (Это я о работе, а не о тревогах.) Спокойствие! Не допускать себя до сердцебиения. Ровно идти к намеченной цели. Но есть ли что-нибудь труднее на свете!

Около 12 часов ночи

Зенитки неистовствуют… Ох, страшно! Дом дрожит. Все мне кажется, что сейчас упадет бомба. Такого зенитного огня я просто не помню. Боюсь гасить свет: в темноте страшно.

На фронте у союзников дела блестящи. Северная Африка завершена. Там уже с немцами и итальянцами все кончено. Теперь в скором времени надо ожидать второго фронта. Теперь мы как две футбольные команды со счетом: Сталинград – Тунис.

22 мая 1943 года

Сейчас за мной должны приехать с Кировского завода. Давно уже они просили меня выступить у них, но я то хворала, то была занята… Слышу гудок под окном. Это за мной.

Вечер

Только что вернулась с Кировского. Народу было много, слушали отлично, хотя я и хуже стала читать после болезни: все задыхаюсь.

Заводской клуб помещается в бомбоубежище. Ведь немцы тут совсем рядом.

Нельзя спокойно смотреть на территорию завода. Это уже почти Сталинград в очерке Василия Гроссмана «Направление главного удара». Здесь тоже: «темные громады цехов, поблескивающие влагой рельсы, уже кое-где тронутые следами окиси, нагромождение разбитых товарных вагонов, уголь, могучие заводские трубы, во многих местах пробитые немецкими снарядами».

Но, в отличие от Сталинграда, «главный удар» немцев по Кировскому заводу расщеплен на множество непрекращающихся ударов.

Когда мы поднялись из подвала на свежий майский воздух, нас встретили звуки вальса. Патефон стоял под открытым небом на обломке кирпича, а две пары девушек-дружинниц, в штанах и брезентовых сапогах, медленно кружились по двору на фоне сгоревшего цеха. Над ними, как бы охраняя это краткое веселье, барражировал «ястребок».

Мне припомнился завод «Севкабель» на Васильевском острове, где я была прошлым летом. Немцы бьют по «Сев-кабелю» с противоположной стороны залива из Лигова. Там тоже все цехи изранены и пробиты. В зияющую пробоину одного здания дерзко заглядывал со двора какой-то цветущий куст.

Это все «сторожевые» заводы Ленинграда, как были некогда «сторожевые» монастыри.

24 мая 1943 года

Вчера поехала выступать в морскую часть, расположенную, однако, на земле, за Спасской заставой, в местечке Медвежий стан. Там протекает река Охта. Все утопает в черемухе.

Меня завалили букетами в машине до такой степени, что патрульный, проверяя мой паспорт, спросил: «А где же эта гражданка?» Я одарила черемухой весь наш коридор.

25 мая 1943 года

3 часа 10 минут

Только что так треснуло в воздухе, что я чуть не свалилась с кресла. Просто неслыханный какой-то звук. Через десять минут второй такой же удар. Я думала, что бомба, но больше похоже на шрапнель.

Евфросинья Ивановна только было собралась мыть окно, а теперь сказала: «Все настроение испортил».

И не стала мыть.

Третий удар. А радио молчит.

Позднее

Меня успокоили, что это – мы. Какая-то, говорят, новая «игрушка» поставлена, видимо, рядом с нами, и это ее пробовали.

26 мая 1943 года

Вчера убит снарядом профессор Абрамсон, очень одаренный хирург, читавший лекции и у нас в институте. На днях он был у Мариэтты (я слышала за стеной его голос) и просил разрешения показать мне стихи своей девочки. Мариэтта ответила, что сейчас я занята и что лучше это сделать через несколько дней.

В час смерти Абрамсона его ждали на заседание ученого совета в Институте переливания крови. Для того чтобы не опоздать туда, он на двадцать, минут раньше окончил лекцию студентам в больнице Карла Маркса. Он был аккуратен и говорил про себя: «Я никогда не опаздываю».

27 мая 1943 года

Абрамсон был убит осколком бомбы, а не снарядом. Ему оторвало половину головы. Мариэтта видела его вчера в гробу: голова скрыта марлевой повязкой, пустота наполнена ватой.

Старики родители здесь же, в Ленинграде.

28 мая 1943 года

Была у меня Мария Николаевна Эгерштрем из Института, усовершенствования учителей.

В квартире Марии Николаевны пять раз вылетали стекла от бомб. На шестой раз жить там стало невозможно, и М. Н. получила новую квартиру взамен разбитой. Но как было перевезти туда вещи, когда за перевозку одного только рояля просили девять кило хлеба?

Узнав об этом, сослуживцы Марии Николаевны устроили «субботник» по переноске вещей, который длился три дня. Все было перенесено на руках за исключением рояля. Работали одни только женщины. Среди прочих предметов была тяжелая бронзовая лампа: Прометей, вздымающий факел.

Когда все было устроено на новом месте, Мария Николаевна устроила новоселье, истратив на угощенье свой паек донора.

Был чай, сандвичи и винегрет. Гости получили подарки. У каждого на тарелке лежала «повестка» на право получения «посылки». «Посылки» были тщательно упакованы и снабжены подробным адресом. В каждой было то, что могло доставить удовольствие адресату: пушкинист получил маленький бюст Пушкина, любительница фарфора – старинную тарелочку. Те, у кого были дети, – детские книжки.