Почти три года. Ленинградский дневник

Сегодня я получила в Смольном медаль «За оборону Ленинграда». Нас было несколько человек: представители искусства и науки. Но никто из них ничего не сказал в ответ на вручение медали. Я так растерялась, что тоже ничего не сказала.

Этот маленький диск медали вобрал в себя все, весь Ленинград, память о нем на всю остальную жизнь.

9 июня 1943 года

Сегодня утром тишина последних дней была нарушена зенитками. Я просыпалась и засыпала три раза. Часам к десяти было несколько таких же оглушительных выстрелов, как было уже однажды. Это – мы, но что именно – неизвестно. То ли артиллерия, то ли (и это вернее) какая-то сверхмощная зенитка, стоящая где-то у Макса Гельца. Наш бедный дом содрогался с головы до ног. Тарелки И. Д. на стене жалобно звенели. Но радио в это время передавало сказки Арины Родионовны для дошкольников… Все это вместе взятое – Ленинград.

10 июня 1943 года

И. Д. не ест, не пьет. Я почти не вижу его. Трудности замучали.

По радио передавали заявление Рузвельта на пресс-конференции по поводу возможной химической войны. Неужели и это еще нам предстоит? Ужас, перед которым померкнет все бывшее на земле за все миллионы лет ее существования.

Я гляжу на зеленые деревья, будто прощаясь с ними.

Я уже вижу их превращенными в пепел и прах.

11 июня 1943 года

Перечла «Народ бессмертен» Гроссмана. Читала и плакала. И высшее, что может дать книга, холодок восторга и жар умиления, пронзали мне сердце…

Вчера награждали Тихонова орденом Отечественной войны I степени.

14 июня 1943 года

И. Д. вернулся сегодня с «торфа»: там все не ладится. Работа тяжелая, студентам трудно.

15 июня 1943 года

Около 11 утра

Радио пока молчит, но концерт Скрябина прекратился, а обстрел идет довольно сильный. И слышны разрывы. Значит, это не мы… Все эти дни было тихо. А теперь, видимо, немцы опять что-то подвезли или наладили поврежденное нами. Но почему радио безмолвствует? Дела «огородные».

Юрий Владимирович Баймаков, доктор химических наук, закончивший второй том труда «Электролиз в металлургии», выставил в Доме ученых на овощной выставке брюкву весом в шесть килограммов. Он же в прошлом году на своих грядках вблизи Политехнического института вырастил картофель, но не съел, вытерпел: оставил на семена. Теперь посадил семенной картофель. Сам таскал мешки с навозом, удобрял землю суперфосфатом и хлористым кальцием. Урожай со ста метров – шестьсот килограммов овощей.

Вера Родионовна Стрешнева, заслуженная артистка республики, тридцать девять лет на сцене. Ее огород во дворе. Урожай хорош.

На Марсовом поле – сплошь профессорские грядки. Видала, как старый профессор посыпал свою капусту нафталином: спасал от жучка-вредителя.

Возникли новые трудности. Знакомый школьник с негодованием и возмущением рассказывал о грачах, прожорливых птицах, выклевывавших из земли только что посаженную капусту:

– Эти грачи идут за нами по пятам. Мы сажаем, а они выдергивают. Мы сажаем, а они выдергивают.

– А пугало если поставить? – предложила я. Мальчик только рукой махнул:

– Какое там пугало? Они просто смеются над ним.

– А если пугнуть их из винтовки?

– Вот-вот, и мы так думали, – воскликнул мальчик. – Достали мы винтовку, мелкокалиберную. Начали стрелять. Да разве этих грачей испугаешь из винтовки, когда они привыкли к снарядам?! Они просто смеются над винтовкой.

И действительно, приходилось им, в свою очередь, идти за грачами по пятам и снова сажать выдернутые кустики. Было замечено, что вторично грачи уже раз выклеванное не клевали.

16 июня 1943 года

Крупный град. Пропали огороды…

18 июня 1943 года

Поехала с фотографом на остров имени Кирова, ныне «Детский остров». В его семнадцати зданиях и павильонах расположен пионерский лагерь, первый за время блокады. Здесь живут девятьсот сорок два ребенка, но будут жить тысяча пятьсот.

Первый вопрос, который задают дети приехавшим из города: «Обстрела нет?» или: «Какой район обстреливают?»

Один мальчик спросил:

– Какая сегодня перспектива?

Другой, четырнадцатилетний, при нас просился в город.

– У мамы двухмесячный ребенок, хочу посмотреть, как она там без меня справляется.

Детей прекрасно кормят: дают им глюкозу, молоко.

В очерке для заграницы я написала:

«В лучшей части города, на «Островах», где до революции были выстроены богатые особняки, живут теперь дети, чьи отцы на фронте, а матери работают на оборону. Все лучшие помещения отданы им. Обслуживающий персонал помещается в маленьких комнатах, где жили некогда экономки, кастелянши, дворецкие.

Только в одном особняке, принадлежавшем в прошлом крупному рыботорговцу, я обратила внимание на то, что чудесная громадная комната с видом на реку Охту занята не детьми, а их молоденькой воспитательницей.

Уловив мой невысказанный вопрос, девушка вспыхнула до корней волос, до венка из ромашек, надетого на русые косы. Это был как раз час сбора детьми «лекарственных» растений, но, очевидно, при этом не была забыта и чистая эстетика.

– Да, да, вы правы, – сказала девушка. – В этой комнате могли бы помещаться по крайней мере пятнадцать детей. Но… взгляните на потолок.