Почти три года. Ленинградский дневник

Вчерашняя новогодняя студенческая елка происходила в зале Ленина. Зал был переполнен студентами, студентками и «подшефными» институту моряками, подтянутыми, чистенькими, явно готовыми танцевать до первой тревоги на кораблях, сколько бы ни длилась эта мирная пауза.

На фоне плотных морских курток еще нежнее и ярче казались девичьи платья. Откуда они только взялись? Каким чудом сохранились? В каких тайниках, недоступных ни бомбам, ни снарядам, свернутые в кокон, пролежали они два с лишним года для того, чтобы в эту новогоднюю ночь выпорхнуть на свет елочных электрических гирлянд? (Настоящие свечи были строжайше запрещены пожарной охраной города.)

Вокруг елки кружилось несколько маскарадных костюмов. Одна девушка была даже с веером, хотя, видит бог, температура зала не давала для этого никаких оснований.

Мальчик Юра был в костюме Пьерро, натянутом заботливой мамой на ватник. Первую блокадную зиму Юра, весь опухший, провел, не выходя из, комнаты. Вторую зиму его можно было видеть уже в нашем дворе на лыжах. И вот теперь он носился между танцующими парами как воплощенный маленький бесенок веселья и озорства.

Юра-то и сообщил нам, что, кроме радиолы («Что радиола? Подумаешь!..»), будет еще «самый настоящий, живой джаз».

И действительно, прибыли валторна, скрипка и саксофон.

Электрические плафоны в потолке были погашены, только елка сияла. А она была громадная, сами студенты привезли ее на грузовике из лесу, нарядная, со звездой под потолком, в золоте и серебре.

Грянул джаз, посыпались конфетти, закружились пары. Обстрела не было.

4 января 1944 года

Радиолекция о гриппе была прервана сообщением об обстреле. Утром было несколько очень сильных ударов, но я слышала их смутно. Они только вплелись как-то в мой сон.

Какая усталость от всего этого! Какое предельное напряжение! Когда же конец ленинградской страде?

6 января 1944 года

Радиокомитету все еще требуются «первый и второй трубачи и флейтист-пикколист. Об этом объявляют утром и вечером. Но их нет: вымерли во время голода.

Слова Т.Г.:

– В свой институт имени Герцена иду как по гребню окопа, – так пристреляна улица.

Профессор о студентах:

– Им дрова надо носить, а они качественным анализом занимаются.

9 января 1944 года

Вчера мы освободили Кировоград (бывший Елисавет-град), тот самый, где некогда я с матерью и маленькой Жанной, по настоянию отца, спасалась от тех же немцев, от кораблей «Гебен» и «Бреслау», обстреливавших Одессу.

В Ленинграде все те же кровавые будни войны. Обстрелы, жертвы, прямые попадания в трамвай, как это было в среду с № 10, где одних убитых было семьдесят человек.

На нашем фронте все тихо. Но может начаться в любой час, хотя немцы яростно держат Полоцк и Витебск, узловые пункты ленинградской судьбы.

После бессонной ночи (просто поразительно, как это Данте не догадался устроить в своем аду и этот «круг мучений»: вечной бессонницы) встаешь вся в обломках, как после бомбежки. Нужно «воссоздать себя наново», как сказал какой-то китайский философ, чуть ли не Конфуций. Значит, и он страдал бессонницами.

Самое трудное, что в таких случаях надо лечиться тем самым, от чего страдаешь: работой…

Как определить это чувство душевной аритмии, как бывает аритмия сердца? Главное – это потеря чувства времени.

Когда-нибудь, на досуге, я займусь распутыванием, дешифровкой этого состояния.

А пока надо сесть за листовку для фронта по случаю годовщины прошлогоднего прорыва блокады.

14 января 1944 года

Ни с чем не сравнимое ощущение возвращения утраченного ритма, выкарабкиванья из «душевной ямы», постепенного выздоровления. Возвращается аппетит к обыденным милым вещам: мытью, уборке и, в первую очередь, к работе. Написала очерк для «Литературы и искусства». Сейчас сажусь за стихотворение для «Правды». А там – снова за книгу.

Как ни тягостен порой Ленинград с его монотонно-огненным бытом, все же необходимо пробыть здесь до весны. За это время судьба Ленинграда должна переломиться. Настали морозы. В воздухе веет событиями. У нас появились новые раненые: важный признак.

15 января 1944 года

Полдень

С раннего утра в воздухе сплошной гул еще не виданной силы. Это бьет наша морская артиллерия. Говорят, в районе Ораниенбаума.

Гул не утихает. Мне сказали, что мы «обрабатываем его передний край».

Что-то будет? Неужели и сейчас не удастся? Но все верят, что будет хорошо. У всех совсем особые лица.

Утром, как всегда в критические минуты, явился профессор Г. – «просто так», от переполняющих его чувств…

Надо сесть писать!

Ох, бьют! Ну и бьют!.. И. Д. уже поговаривает, что мне необходимо будет побывать в Пушкине тотчас же после его освобождения. (Ох, бьют!)

19 января 1944 года

Уже официально объявлено, что «на Ленинградском фронте наши войска перешли в наступление южнее Ораниенбаума. Наступление продолжается».

То же самое и на Волховском фронте. Значит, по-настоящему «началось»!.. Но сколько раненых во всех ленинградских госпиталях! А эти громадные черные автобусы Красного Креста, нескончаемой вереницей идущие на вокзал за ранеными. Только бы не даром пролилась эта кровь!..

20 января 1944 года