Почти цивилизованный Восток (СИ)

- Мне надо, чтоб ты оделась, расчесала свои космы и спустилась вниз. А потом улыбалась. Говорила. И была веселой да радостной, чтобы человек, который заплатил за этот разговор, остался доволен. Ясненько?

Нет.

- Д-да, - выдавила Эва.

- Потому как он вернется завтра. И ежели ты ему глянешься сегодня, он заплатит. Много заплатит. Столько, что я забуду про твой долг и отдам тебя ему.

Разве можно вот так… наверное, можно.

- И он заберет тебя, маленькая бледненькая девочка, из этого места. Тебе ведь здесь страшно, да? Мне было страшно. Я была глупой и не знала, что есть места и пострашнее. И если тебя заберут, то ты того так и не узнаешь. А потому… не заставляй меня делать тебе плохо.

Кэти опустилась на кресло.

- Одевайся.

Спорить с ней Эва не решилась.

Нижняя рубашка… тоже чья-то, но хотя бы стираная. И полупрозрачная, такая, что… светится вся. Чулки.

Пояс для чулок.

- А… остальное?

- Чего? Платье натягивай и не кривись. Хорошее.

Из мягкой ткани, правда, местами слегка потертое и явно перелицовывалось не раз. Но… но ложится прямо поверх рубашки.

- Сисек, конечно, маловато… - сделала вывод Кэти. – Но ничего, сейчас подтянем…

Она сама управилась со шнуровкой, а после и за гребень взялась. Чесала она жестко, с какой-то непонятной злостью. И Эва закусила губу, чтобы не закричать от боли.

И от страха.

Платье… кто носит платья, из-под которых выглядывает отделанный кружевом край рубашки? И сверху, и… и снизу. Подол едва прикрывал колени, отчего Эва ощущала свою наготу.

Беззащитность.

И…

- Вот так, - Кэти отложила гребень. – Рожа, конечно, бледновата, но краситься не след… да, да… они любят свеженьких. Все любят свеженьких. Сволочи.

Она тяжко поднялась.

Оглядела.

- Вздумает лапать – кричи. Ибо за разговоры плачено и только.

Стыдно.

И… и страшно. Просто до немоты в пальцах. До желания закричать и так, чтобы стекла, те самые, темные, грязные, закрытые решетками, разлетелись на осколки.

Чтобы… чтобы Кэти замолчала.

А кто-нибудь там, снаружи, услышал и… спас. В книгах героинь, оказавшихся в затруднительном положении, всегда спасали. Эва чем хуже?

Надо…

Надо сделать хоть что-то. Но она молча встала. И сделала шаг к двери. И еще один – за дверь. И потом тоже просто шла, не способная ни на что.

Разве только…

Если она спрячется, там, на изнанке, как сделала Тори, то… то будет не важно, что происходит здесь, в мире яви. Но это ведь не жизнь там. Что бы Тори ни говорила.

Не жизнь.

Не настоящая, а значит…

Лестница.

Запах… какой-то запах. Резкий. Насыщенный до того, что Эва чихнула. Так могло бы пахнуть в гостиной, в которой разлили ароматное масло, скажем, лавандовое.

Или еще какое.

Темно.

И темнота эта в первое мгновенье кажется плотной, непроницаемой.

- Погодь. Сейчас, - Кэти входит первой и весьма ловко один за другим зажигает газовые рожки. Блеклый свет их кажется таким ненадежным.

Таким…

И Эва жмурится.

Не плакать. Нельзя. Это разозлит Кэти и, как знать, что она придумает. Надо просто… просто успокоиться. Взять себя в руки. Её спасут.

Её уже спасают.

Ищут.

И найдут всенепременно. Именно. По-другому и быть не может. И…

- Иди. Сядь, - Кэти поманила. В полумраке, когда тень скрывала изуродованную часть её лица, Кэти казалась почти красивой. – Вон там сядь и сиди. Жди. Сейчас придет. Будет спрашивать – отвечай, да только сама думай, чего говорить.

- А… - страх толкнул, не иначе. – Ты не боишься, что я… попрошу помощи?

- Чего? – она рассмеялась весело и заливисто. – О помощи…

- Что смешного?

- Да… - Кэти смахнула слезу. – Ничего. Верно. Только, деточка, думаешь, он ничего-то не знает? Этакий весь из себя благородный?

Последнее слово она выдохнула с откровенной ненавистью.

- Да все-то они знают! Каждый из них! Просто одни закрывают глаза, притворяются, что ничего-то не видят, не слышат, не разумеют. А другим изначально насрать. У него есть деньги. И есть… - она щелкнула пальцами. – Хотелки. И ты станешь очередной. Или нет. А помощи… ну, попроси, что ли.

И ушла.

Вот так просто… наверное, будь Эва посмелее, она бы рискнула выглянуть в коридор. Или даже дальше. Пройти на цыпочках до входной двери, а там на улицу… и на помощь позвать! Громко так!

Только…

Она не была смелой. И осталась на месте.

Тихо.

И… темнота отступает. Видны уже не только белесые пятна газовых рожков, но и сама комната. Плотные портьеры, сомкнутые так, что и маленькой щелочки меж складками бархата не видать. Запах… цветочный, лавандовый и резкий до невозможности. Но если дышать ртом, то терпимо.

В дальнем углу комнаты камин, но огня в нем нет, и зев его за решеткою видится темной дырой.

Страшно.

Ковер.

Стол с вазой, в которой тихо увядают лилии. Матушка лилии не любила, все повторяла, что, мол, пахнут слишком уж сильно.

У нее от этого запаха мигрень начиналась. А Эва… Эве они нравились. Крупные яркие цветы, такие вызывающе-белые, с лепестками, будто из фарфора отлитыми.

Но сейчас её замутило.

Она сидела.

И… долго ли? Эва не знала. Просто сидела. Разглядывая резной столик. Кресла, стоящие друг напротив друга. Вазу… ваза была древней, возможно, даже ценной. И лилии.

Дверь отворилась беззвучно.

И Эва оглянулась.