Почти цивилизованный Восток

В коридоре темно и пахнет цветами. Запах резкий, неприятный, а сквозь него пробивается другой гнилостный аромат. Будто сам дом болен.

– Давай, шевелись. – Кэти здесь и заметно нервничает, оттого потеет. И вонь ее тела мешается с другими запахами.

До тошноты.

Или вот ей мстить? Как? Отцу пожаловаться… если выйдет добраться до отца. Но не скажет ли он, что Эва сама виновата? Да и… нет у нее ненависти к Кэти. Такой, чтобы хотелось вырезать сердце.

– Волосья… не забудь про волосья. Потянешь заколку, и сама выпадет. Они рассыплются… про долг помни.

– Помню. – Улыбка вышла кривой.

Про долг.

Ей всегда говорили, что на ней есть долг. Перед родителями. Перед предками. Перед обществом. С самого рождения. И день ото дня этих долгов, возникших из ниоткуда, прибавлялось.

– Эванора, ты должна помнить… – Резкий голос гувернантки вызывал желание сгорбиться, но тонкий хлыст тотчас ударил по плечам. – Помнить, что девушке твоего происхождения положено двигаться неспешно. И следить за осанкой.

Еще удар.

Она была очень злой, сухопарая мисс Нисвуд. Но совершенно незаменимой, если верить маменьке. Ведь у маменьки столько дел, а Эва совершенно необучаема. И с нею надо построже. Иначе она совершенно точно забудет о том, что должна делать девушка благородных кровей.

Ступеньки.

Высокие. Прикрытые ковром. И неодинаковые. Эва едва не падает. И Кэти шипит от злости.

– Не хватало еще, чтобы ты себе рожу расшибла! И не вздумай реветь.

Могла бы не предупреждать.

Мисс Нисвуд терпеть не могла слез. Стоило уронить хоть одну, и наказание становилось строже. А жаловаться… маменька совершенно точно знала, что Эва просто слабая. И бестолковая. И сама во всем виновата. И в этом вот тоже. За такое мисс Нисвуд совершенно точно заперла бы ее в кладовой на неделю. Или на две.

Эва не возражала бы.

– Иди. – Ее толкнули в спину, куда-то туда, откуда лился свет. Такой яркий и вездесущий, что Эва ослепла. А потом оглохла от крика. Человек, который находился где-то рядом, говорил. Он говорил, и Эва слушала.

Слышала.

Но не понимала.

Она почувствовала вдруг, что совершенно одна. Здесь. В пятне света. А за гранью его, близко, но скрываясь за пологом темноты, сидят люди.

Много людей.

Много-много людей, которые сейчас смотрят на Эву. И что же они видят?

Полупрозрачную рубашку, до того короткую, что не понятно, зачем вообще такая нужна. И Эва поспешно обхватила себя руками, прикрываясь. Нет, не получится.

Она тряхнула головой. Деревянная палочка, которой скрепили волосы, выпала, и те рассыпались, словно защищая ее.

Леди Годива.

Да какая из нее… она читала эту историю. А мисс Нисвуд узнала и разозлилась, потому что девушки из благородной семьи не должны читать подобное. И взялась за хлыст. Пальцы потом долго болели, а Эву наказали еще и за испортившийся почерк.

Возможно, Тори права?

Может, она-то как раз все сделала правильно? Ушла туда, где никто и никогда не обидит? Где все ее любят? Где сам мир подчиняется только ее желаниям? И… Эва тоже может.

Даже сейчас.

Всего-то надо закрыть глаза и представить себе…

Нет.

Она опустила руки. И спину выпрямила. Развернула плечи. Живот втянуть без корсета не получилось, но и пусть. Главное, подбородок выше. И смотреть на тех, кто прячется. Это не она виновата.

Хотя и виновата, конечно.

В глупости. И в доверчивости. В том, что решила, будто настоящая любовь бывает не только в книгах. Но они… они ведь – совсем другое. Они пришли сюда покупать.

Живого человека.

Зная, что это незаконно, что она здесь не по своей воле. Так кто они такие? И какое право имеют судить о ней?!

Она стояла.

Смотрела.

И… все равно не слушала, только в какой-то момент кто-то коснулся ее руки.

– Идем, – сказала Кэти предовольным голосом. Стало быть, удалось выручить за Эву… а сколько? Вдруг стало интересно – и вправду, сколько она стоит-то? – Давай, давай. Перерыв. Ишь ты, не думала, что они так кинутся… Дурака свалял твой, продешевил крепко. Сейчас, небось, все локти изгрыз бы себе. И пущай. На.

На плечи набросили шаль.

– Выпить хочешь?

– Д-да. – Эва никогда раньше не пила. А в том, что предлагают ей не воду, она не сомневалась.

– Много не дам. – Кэти протянула флягу, из которой шибало в нос чем-то резким, неприятным. Но Эва сделала глоток. – Сейчас благородные порешат, кто за тебя больше положит. Но и так хорошо вышло. Ты не обижайся, ежели чего.

Жидкость обожгла горло, и Эва закашлялась. Флягу отняли, и еще по спине постучали этак с сочувствием.

– Сейчас согреешься. Самое оно.

Желудок болезненно сжался. А по телу прокатилась волна тепла. И… пока все не так уж плохо. Все может оказаться куда хуже, если Эву купил кто-то… а кто ее купил?

– Кто… купил? – спросила она.

После выпивки голос сделался хриплым.

– А кто ж знает-то. – Кэти пожала плечами. – Они же рожу не кажут. Да и идет еще торг-то.

Она замолчала, когда рядом появился человек в престранном костюме. Кажется, что-то такое Эва видела на старинных портретах. Точно. Вот воротник, на колесо похожий, определенно видела. И парики давно уже никто не носит.

Лет сто.

Или двести.

Она даже хихикнула. И рот зажала рукой.