Почти вся жизнь

— Опять первая!.. Дайте первой… Что там с первой?

Полдень. Черные густые тени, словно налитые зноем.

— Надо выяснить, что с первой, — говорю я Кокину. — Я съезжу с Левкиным.

Духота в кабине машины. Кожаное сиденье раскалено. Четкие узоры шин и гусениц на пыльном шоссе. Прибитая к дереву стрелка-указатель «МСБ» — к запыленным палаткам медсанбата. Двадцать на спидометре.

— Судя по расходу, батарея ведет беглый огонь, — говорю я Левкину многозначительно.

Левкин качает головой:

— Ох, не надеюсь я на резину. Машина перегружена.

Все-таки тридцать на спидометре. Черный столб пыли возникает впереди и с треском разваливается.

— Дурак разорвался, — говорит Левкин презрительно. — Есть тут дальше одна чертова развилка. Действительно, ее немцы пристреляли.

Дом, похожий на ящик со срезанной крышкой. Слышно, как внутри дома работает движок. Перевернутый остов легковой машины. Как будто большого черного жука положили на спину. Сорок на спидометре.

Мостик через обмелевшую речку. Стонут тормоза. Поворот вправо.

— Это и есть твоя чертова развилка?

— Нет, проехали.

Проселочная дорога. Ветки деревьев стучат о кабину. Машина с трудом въезжает в небольшой лесок. Знакомые мне батарейцы подбегают к машине и открывают борт. Я подхожу к телефонисту. Он сидит, прислонившись к дереву; аппарат зажат в коленях.

— Батареей — беглый!.. — выкрикивает он команду, которую передают с наблюдательного пункта.

— Дай-ка мне трубочку, — говорю я телефонисту тихо, но настолько, чтобы он слышал меня.

— Товарищ комбат!.. — Никак он меня не ожидал здесь увидеть. — Как ваше здоровье?

— Скажите обстановку! — кричу я в трубку.

— Немцы контратакуют. Не сдавайте темпа. Батареей — беглый!

Левкин разворачивает машину.

— Расход снарядов правильный! — кричу я Кокину, когда машина останавливается у шалаша.

— Грузите на первую! — кричит Кокин. — Дивизия имеет успех слева и справа, — сообщает он мне. — Занята третья линия немецких траншей. Я только что разговаривал со штабом дивизии. Только в центре немцы контратакуют.

Снова шоссе. Пролежни шин и гусениц. Стучит движок в доме со срезанной крышей.

— Ну, где твоя чертова развилка?

Перевернутая легковая машина. Мостик. Проселочная дорога. Внезапно въезжаем в густую пыль.

Осколки снарядов, словно обрушилась черепичная крыша. Осколок солнца, черный от пыли.

— Ох, не надеюсь я на резину, — говорит Левкин.

Подхожу к телефонисту. Он по-прежнему сидит, прислонившись к дереву. Телефонная трубка крепко схвачена пальцами. Но вытянулись ноги, и аппарат, зажатый в коленях, упал на землю. Слышно, как напрасно надрывается телефонист на НП.

С трудом разжимаю пальцы, еще удерживающие телефонную трубку.

— Скажите обстановку!

— Не сдавайте темпа, — отвечает НП.

Подбегает молоденький боец, берет от меня трубку и садится по другую сторону дерева.

Левкин разворачивает машину.

— Скорее грузитесь, — кричит Кокин, когда мы снова появляемся перед его шалашом. — Мы переезжаем…

Он отстегивает планшет и вынимает карту, чтобы показать мне новое место.

— Есть приказ командира дивизии. Идем вперед. Немцы драпают.

Шоссе. Боец срывает с дерева стрелку-указатель «МСБ». Обгоняем тяжелые автобусы с нарисованными на окнах красными крестами. Бойцы выносят движок из дома со срезанной крышей. Стаскивают в канаву перевернутую легковушку. Мостик. Поворот. Лесок. Незнакомые мне батарейцы подбегают к машине.

— Это не наши снаряды! — кричит один из них. — Наши потяжелее будут.

К машине подбегает лейтенант. Его лицо, звездочки на погонах, косой и широкий луч солнца, брошенный на опушку, одного цвета.

— Здесь стояла батарея, — любезно поясняет лейтенант. — Отбивали контратаки. Сейчас пошли вперед. Сопровождают пехоту огнем.

— Будем догонять? — спрашивает меня Левкин.

Я утвердительно киваю головой.

— Ох, не надеюсь я на резину, — говорит он.

Машина идет вперед.

ПЯТЫЙ ДЕНЬ НАШЕГО НАСТУПЛЕНИЯ

Бьют немецкие пулеметы. Люди с разбегу ложатся.

— Ложись!..

Полушубки сливаются с землей.

Командир роты и я укрыты в глубокой воронке. Это мой четвертый (или пятый — не помню) НП за сегодняшний день.

Ориентируюсь по карте: впереди нас развалины.

Ориентируюсь по местности: вижу в бинокль — шероховатые грани битого кирпича, посыпанные инеем, словно солью. Битый кирпич. Битый кирпич. Стоп — в битом кирпиче амбразура. Черный вздернутый носик пулемета. Битый кирпич. Битый кирпич. Стоп — четыре пулемета противника!

— Надо разрушать, — говорит командир роты.

— Связи-то у меня с огневыми еще нет, — отвечаю я, по в это время в воронку сползает мой связист — младший сержант Лебедева. В руках у нее большая катушка провода. Из кармана полушубка торчит контрольная телефонная трубка.

— Можете и с огневыми разговаривать и с командиром дивизиона, — говорит Лебедева негромко.

Я делаю расчеты, вызываю огневые, командую.