Почти вся жизнь

— На что он вам? Ну зачем вы приходите? — И заплакала.

Анне Евдокимовне остролицая женщина не понравилась, но поняла она ее ясно: в осажденном Ленинграде невозможно учить детей, да и незачем…

Талый снег забирался за воротник пальто, ноги стыли, и Анна Евдокимовна поспешила домой.

Ветер с ожесточением рвал тучи. Снег закручивался все выше, и наконец последние бесформенные хлопья исчезли в небе. В лужах замелькала неспокойная луна.

Через несколько минут Анна Евдокимовна уже вошла в свою комнату. Подышав на стекло, она зажгла небольшую керосиновую лампу, затем расколола полено на мелкие лучинки и растопила печурку. Убедившись, что печурка не дымит, поставила на нее чайник с водой. Затем, взяв с полки книгу в старинном переплете, села в кресло.

Всякий раз, когда в жизни становилось трудно, Анна Евдокимовна успокаивала себя чтением. Особенно любила она Диккенса. Писатель хорошо знал сердца людей и для каждого находил слова простые и исцеляющие. Многие страницы она знала наизусть и все же вновь и вновь их перечитывала.

«Вот в толпе, которая вереницей проносится в моем воспоминании, один образ, спокойный и тихий. Он в своей невинной любви и детской прелести говорит: остановись, вспомни обо мне. Я исполню это…»

Она читала эти любимые ею строки, но книга не приносила облегчения. Тайный смысл слов не раскрывался ей, как всегда. Книга оставалась холодной, не для нее написанной.

По-прежнему она чувствовала себя разбитой, опустошенной. Читая, она думала о своей жизни.

Ей уже за пятьдесят. Вся ее жизнь была заполнена только работой. Но разве все эти годы чувствовала она себя одинокой? С гордостью Анна Евдокимовна могла сказать, что жизнь не была для нее скупой. Несколько поколений вырастила она. Новый учебный год должен был начаться в тот день, когда фашисты замкнули кольцо блокады.

Она всегда преданно служила своему делу. Иные из ее товарищей считали Анну Евдокимовну суховатой — она всегда ровно относилась ко всем детям, — но потом, познакомившись ближе, убеждались, что это лишь характерная сдержанность, за которой видна живая человеческая душа.

Еще этим летом она готовилась к преподаванию географии в двух соседних школах, так как многие педагоги ушли в народное ополчение и надо было их заменить. Еще в августе ей поручили подыскать новое помещение для занятий. Еще неделю тому назад она разговаривала с Андреем Николаевичем. Но может быть, Андрей Николаевич зря ее обнадеживал?

Сегодняшний день как бы подвел итоговую черту. За этой чертой она ничего не могла разглядеть.

Вой сирены прервал ее размышления. Пока диктор объявлял воздушную тревогу, Анна Евдокимовна успела потушить лампу и плеснуть воду в печурку. Сунув ноги в валенки, она надела пальто и, повязав голову большим шерстяным платком, выбежала из квартиры.

Она слышала, как по всем этажам захлопали двери. Синяя лампочка едва освещала людей, спешивших вниз, в убежище. Анна Евдокимовна, держась стены, поднималась по лестнице вверх. Сегодня была ее очередь дежурить на крыше.

Сухо и холодно. Большие зимние звезды. Белые с желтизной лучи прожекторов сузили небо и словно определили небесный материк. Луна неподвижна, крыши домов залиты голубым светом. И удивительно тихо.

— Дежурная на крыше!

— Слушаю.

— Будете сегодня дежурить одна.

— Хорошо…

И снова тишина.

Вдали заблестели невидимые раньше звезды. Заблестели и сразу же погасли. И вновь заблестели. Звездный сноп, то исчезая, то вновь возникая, приближался. И вместе с его приближением Анна Евдокимовна слышала нарастающий шум, идущий перекатом по небу.

Вдруг сильный выстрел откуда-то совсем близко от нее. Такой же выстрел, но с другой стороны. Сквозь сухой треск отовсюду забивших зениток она услышала однообразный, сверлящий звук авиационных моторов.

Где-то вдалеке, на окраине неба, два луча прожекторов скрестились, и в их бледно-желтом свете небольшая черная точка быстро поплыла к земле, увлекаемая невидимой силой. Багровые отсветы легли на небо.

Над собой Анна Евдокимовна слышала все тот же настойчивый звук авиационных моторов.

«Меня можно сделать бессменной дежурной, — думала она. — Это будет справедливо. Я единственная в доме не работающая». Она стала перебирать в памяти жильцов дома. Эта работает на «Электросиле», у другой — маленькие дети, третья — машинистка в каком-то учреждении. Одна Анна Евдокимовна нигде теперь не работает…

Вдруг она услышала тяжелый шелест и свист летящей бомбы, прижалась к трубе, обхватила ее руками и замерла.

Дом вздрогнул, как живой человек. И вслед за толчком послышался грохот обвала.

Анна Евдокимовна стояла не двигаясь, все еще прижимаясь к трубе, словно пытаясь этим движением удержать жизнь. Наконец она выпрямилась.

В квартале от нее громадный столб черного дыма вырывался изнутри пятиэтажного дома. Минуту спустя из здания брызнуло пламя и, одолев черный дымовой настил, в яростном порыве охватило все этажи.