Почтовые открытки

Он намеревался отремонтировать старое помещение, где прежде варили кленовый сироп, но от него почти ничего не осталось. Лишь на обрушившихся стенах плясали пробивавшиеся сквозь листву солнечные блики. Дверь ушла в землю. Подоконники и куски дранки, изгрызенные дикобразами, прогнившие, валялись на полу, как рассыпавшаяся карточная колода. Сохранились лишь стойки стенного каркаса размером два на шесть.

Они поставили новую палатку под кленами и выложили круг из камней. Постепенно свет под деревьями стал тускнеть, и в конце концов их объяла темнота. Лишь слабо мерцала палатка. Кружки́ света от фонариков Кевина и Ким мелькали в лесу между деревьями, как живые существа.

– Эй вы, двое! Прекратите светить, а то батарейки сядут и нам придется спать в темноте.

Все расселись вокруг костра. Когда в лесу хрустнула ветка, Уиткин сказал им не волноваться: в здешних местах опасных животных нет, но сам со страхом подумал о медведях. Никому из них до тех пор не доводилось спать под открытым небом. Ким обмочила во сне свой спальный мешок, увидев страшный сон.

– Я услышала, как совсем рядом дышит что-то большое.

– Это были всего лишь мы, наше дыхание.

– Нет-нет. Вы ды́шите спокойно. А это дышало страшно – вот так.

Уиткину было неловко слышать имитацию собственного сексуального пыхтения, вырывавшуюся из невинного горла дочери. После того как близнецы заснули, они с Матишей предались бурной, воинственной любви, и молнии спального мешка издавали под их руками угрожающий грызущий звук. Незнакомый запах палатки, всхлипы детей во сне вызывали бурление у него в крови. Он упирался локтями в твердую землю. Ветер шевелил листву. Зажав в ладонях разметавшиеся волосы жены, он тяжело дышал в их светящуюся копну.

Несколько раз за ночь он просыпался от внешних звуков, но, встав на колени, расстегнув молнию на дверном клапане, в одном белье высунувшись наружу и посветив в темноту, ничего не увидел. Когда он выключил фонарь, вновь сомкнувшаяся тьма показалась извечной и безбрежной.

Утром Матиша захотела уехать домой.

– Потому что спальный мешок Ким промок. Потому что мне нужно принять ванну. Потому что я почти не спала всю ночь. Я совершенно разбита. Позже, – сказала она. – Приедем позже – когда лагерь будет построен и можно будет спать в доме. В палатке мне жутковато, и дети еще недостаточно взрослые. От меня несет, как от копченой селедки.

– Я уже достаточно взрослый! – закричал Кевин.

– Еще нет, милый, – ответила Матиша.

– Мы вернемся сюда, дорогой, не волнуйся, – пообещал Уиткин и пропел: – «Баббети, баббети, детка, пока»[48].

– Не называй меня так! Ненавижу, когда меня называют деткой!

Но больше они сюда не приехали, поэтому он взял с собой сводного брата. Под моросящим дождем они снесли останки дома и сожгли гнилые доски. Ларри открыл бутылку шампанского, и они выпили ее, топчась вокруг вонючего костра.

– Ого-го, – сказал Ларри. Его плотные джинсы были все в грязи. Походные мокасины скользили по мокрым листьям. Уиткин видел что-то от отца в черных с рыжеватым отливом волосах Ларри и его маленьких полных губах, похожих на две розовые капсулы. Но – никакого сходства с ним самим. Со стороны их можно было принять за просто знакомых.

Всю неделю Уиткин разговаривал со своими пациентами о шелушащейся коже, о родинках, таящихся в кожных складках, о покрасневших, как раки, ушах дорожных рабочих, о сыпи и зуде, крапивнице и опоясывающем лишае, о капиллярных гемангиомах и в процессе разговоров, прикрываясь стоявшими у него на письменном столе фотографиями Матиши, Ким и Кевина в тройной рамке-складне, рисовал. Он рисовал бревенчатый деревенский дом с маленькими окошками. Ему хотелось, чтобы вдоль всей восточной стены тянулась терраса, где можно было бы спрятаться от палящего солнца летним днем и где было бы приятно пить кофе по утрам. А вот скребок для обуви. У него в гараже уже несколько лет валялся такой, никому не нужный, ждущий своего деревянного крыльца. Он тщательно соединял на рисунках торцы бревен «ласточкиными хвостами». Крыльцо в две ступеньки. Дощатая дверь с коваными чугунными петлями. Он пририсовывал две темные ели по обе стороны дома, хоть тот и находился посреди кленовой рощи. Ели стояли по другую сторону участка, там, где не было дороги.

Эскизы интерьера были великолепны. Он рисовал потолочные балки, камин с горящими в нем поленьями, кофейный столик из цельной древесины. Над камином он подвешивал охотничье ружье, а сбоку – картину: два охотника в каноэ целятся в лося.

Ларри смеялся, когда он показывал ему свои рисунки, но смеялся по-доброму.