Почувствуй это снова

Я вдруг сильно разозлилась. Попрощалась, сбросила вызов и отвернулась к стенке. Лежала долго. Капельница мерно вливала парацетамол через продырявленную вену, на переносицу отек давил так, что голова трещала. В ушах шумело, горло драло. Я обдумывала слова мамы с закрытыми глазами, крутила их, вертела.

И вдруг осознала, что не хочу с ней больше разговаривать.

Мы совсем не понимаем друг друга.

По нолям. Ни капельки.

Словно на разных полюсах находимся, кричим друг дружке важное — а бестолку!

Мама – мой любимый, самый близкий человек, который ради меня готов на всё. Жизнь отдаст, не задумываясь. Но она не осознает, что я точно также отношусь к своему пусть еще не рожденному ребенку.

Для нее моя беременность — это проблема, требующая решения. А выкидыш — стал бы этим решением. В том числе.

Но я–то его люблю! Уже. Мне больно, у меня горе. А им пофигу. Они с днем рождения поздравляли.

Матвей не вспомнил про мой праздник. И про Новый год тоже. Он заверил, что разобьется вместе со мной вдребезги. Он был абсолютно честен.

Я подтянула колени к груди.

Нет, мы не умрем, конечно же. Но упадем — однозначно. Как долго пролежим — не знаю. Да это и не важно. Матвей тоже это чувствует. И знает, что единственный путь. Другого попросту нет.

Нас обоих одолевает страх потери. Невыносимый привкус горечи.

Матвей не обесценивает случайный залет восемнадцатилетней бездумной соплюхи. Не обесценивает мою любовь к своему ребенку.

Он тоже горюет.

Я лежала и думала, что больше не смогу жить с мамой и папой. Я по–прежнему их люблю всем сердцем, но дальше пойду своей дорогой.

Вот как в жизни случается. Самые родные люди, отдающие всю любовь, всё свое время — вмиг становятся чужими. А парень, с которым мотает от любви до ненависти и обратно, — самым близким, понимающим, нужным.

Прошлой ночью я осознала, что у меня теперь другая семья. В независимости, как всё сложится. С родителями я жить не смогу.

На обходе врач хвалит, шутит, что «устроила» я им праздники! Все мысли были только обо мне под бой курантов. Молились. Боже, за меня даже врачи и сестры молились!

Улыбаюсь, киваю, как собачка. Говорить сложно, боль в горле уменьшилась, но голос охрип.

Врач велит, чтобы не вздумала больше никого пугать и поправлялась, как можно быстрее.

Впервые за два дня обедаю. Матвей еще вчера привез обалденный суп и витаминный облепиховый чай. Такой кислый, что после него нос начинает дышать более–менее.

Весь день лежу в постели в его футболке, отдыхаю. Скучаю. Каждую минуту скучаю по Матвею.

Родители звонят, пишут, но их попытки подбодрить вызывают отторжение. Я не говорю этого, чтобы не обидеть. Просто сухо прощаюсь.

Сама же думаю: «Нет, папа, я не хочу в Турцию. И в Эмираты не хочу. Боже, вы вообще понимаете, что пишете?!»

Ближе к вечеру Диана сообщает, что нашли Матвея. Он в приемнике какой–то ментовки. Откидываюсь на подушки, закрываю глаза. Обещал, что цел и здоров! Наврал! Вот гад!

Понимаю, что обо мне заботился, чтобы не нервничала. Спасал, оберегал. И всё же дурак! Но какой же любимый и нужный! Всем сердцем, каждой клеточкой.

К ночи мне становится чуть хуже. Температура под контролем, но общее состояние — так себе, штормит. В комнате темно, девочки спят, я лежу и в потолок пялюсь. Градусник проверяю.

Телефон вибрирует. Неизвестный номер.

Едва не подпрыгиваю на месте! Принимаю вызов и выдыхаю: «Да!»

– Привет, малыш. Ты чего шепчешь? Все спят?

Я не ошиблась, это Матвей!

– У меня нет голоса!

– Что?

– Я охрипла!

– Не слышу.

– Не могу говорить!

– Ты охрипла, что ли? Эй, Юля–я–я–рыбка. Ау!

Голос веселый, озорной. Сама улыбаюсь.

– Матвей! – хриплю. – Это не смешно! Как ты? Где находишься? Я беспокоюсь!

– Видишь что–нибудь?

– Нет.

– А сейчас?

– Да вроде бы нет... О, какой–то луч света, – шепчу. – В виде цветочка. Еще одного. О, да тут целый букет на стене расцветает! Матвей, это ты?! – спохватываюсь, резко сажусь в кровати.

– Почти. С днем рождения, Юль. Крепкого тебе здоровья.

Улыбаюсь до ушей. Спрыгиваю на пол, подхожу к окну. Там ребята стоят, человек пять. Одного узнаю — Захар как желтое пятно в полумраке, остальные в черном. Внутри тепло–тепло становится! Этот букет не на стене, он в душе цветет, переливается.

Машу рукой. Парни машут в ответ.

– Я попросил не петь и не орать, всё же больница, вдруг тебя выгонят, – любимый голос прокатывается по коже, исцеляя. Наполняя жизненной силой, так важной в эти дни.

Смеюсь. Матвей продолжает:

– Знаю, что нашли пульс, Диана рассказала. Это хорошо. Теперь отдыхай. Меня тут оставили посидеть на недельку. Паша попробует что–то сделать через отца Дианы, но не факт, что получится. Тут мужики уперлись. Вроде бы и взяли ни за что, но пошли на принцип.

– Какой принцип? Взятку хотят, Мот?

– Да не совсем. Тут отец Любы. Накручен, слышать ничего не хочет.

Мои глаза округляются.

– Как это? Он же в соседнем городе трудится! Перевели, что ли?

– Потом объясняю.

– Давай я напишу Любе. Это какой–то треш. Пусть тебя немедленно выпустят, Мот!

– Не надо. Юль, тише. У тебя даже голос прорезался, – смеется. – От возмущения. Я тут разберусь, а ты не вешай нос. Скоро увидимся уже.