Почувствуй

Было также. На школьном экзамене по химии. Я выпила таблетки, но всё равно стало плохо. Писала на пределе возможностей. Мне вызвали скорую и сделали укол. Я вернулась в кабинет и решала, сколько могла. И сколько оставалось времени. Увы, четверка не позволила поступить туда, куда мечтала.

Поднимаю руку и прошусь выйти.

Пошатывает. Оказавшись в коридоре, я прижимаюсь спиной к стене и закрываю глаза. Кажется, я забыла тетрадки в аудитории... Надо написать Любе, чтобы собрала их.

Надо.

Дальше как в тумане: медицинский кабинет, скорая, папа.

Мы едем домой, я лежу, свернувшись калачиком на заднем сиденье. В таком положении хоть чуть–чуть больше.

Подъезд, лифт. Папа поддерживает и помогает разуться. Наконец, моя комната.

Пью воду и забираюсь в постель. Закрываю глаза. Отец оставляет меня одну, попросив попытаться поспать. Обезболивающее должно подействовать. Вот–вот, надеюсь.

Но уснуть не удается. Я крепко зажмуриваюсь и считаю удары сердца. Мне холодно и одиноко. Очень одиноко. Я вспоминаю, как в тот день быстро прилетел Матвей. ЕГЭ сдается в чужих школах, как повезет. И мы с ним писали на противоположных концах города. Он сдал свой экзамен и пулей ко мне! Хотя его одноклассники собирались вместе и отмечали. Он встретил меня у выхода и отвез домой. А потом был рядом до ночи, пока не вернулся отец и не выгнал его.

Открываю глаза резко, услышав громкий знакомый голос:

– Я просто хочу ее увидеть. Пожалуйста.

Волна жара прокатывается по коже. Аж волоски дабом! Матвей говорит громко, но по тону понимаю — максимально терпеливо.

Старается.

Дух захватывает. Я знаю его расписание наизусть. Бросаю взгляд на часы — у него должны были быть пары. Что он здесь делает?

– Юля спит, и я не буду ее будить, – на тон ниже говорит отец. – Матвей, я передам, что ты приходил и эклеры. Спасибо за вещи. Всё, езжай.

Я не спала. Боль такая сильная, что в забытье уйти не вышло. Я вспоминала, как Дом меня жалел. Мне было одиноко.

– Я просто посмотрю на нее одним глазком, – просит Матвей.

– Нет.

– Пожалуйста. Я не видел ее с субботы. Я... очень вас прошу. Я на цыпочках.

Мурашки по коже от его тона.

– С субботы? Это когда вы поругались и ты вылетел, как безумный?

– Да и мне стыдно. Мы поругались, я виноват. А сегодня ей стало плохо, и она даже не написала.

– А кто в этом виноват?

Папа, блин!

Я зову:

– Пусть зайдет! Пап!

Выходит тише, чем планировала. Пульс ускорятся. Я вдруг понимаю, что мне нужно сейчас.

Он.

Мой Матвей рядом. Да, это определенно очень сильно облегчило ситуацию.

– Матвей! – кричу громче.

– Не знаю, – говорит Матвей. – Может и я. Ну не могу я так, Виктор Арсеньевич. Мне надо ее увидеть. Я никуда не уйду. Выгоните — буду сидеть на ступеньках.

– У тебя по расписанию пары. Езжай на учебу. Вылетишь, кому ты нужен будешь?

– Пока ее не увижу, никуда не поеду.

– Вот что с тобой делать?

Никак не могу найти телефон. Кое–как, Господи помоги, присаживаюсь. А потом встаю на ноги. Дальше по стеночке, по стеночке. Голова кружится и тошнота подкатывает.

Мужчины! Самые мои важные и любимые. Ну что они так меня мучают?! Еще хуже ведь делают!

Открываю дверь и выхожу в коридор, машинально прижимая руку к животу и держась за косяк.

– Давайте я за лекарствами сбегаю, и вы меня... – говорит Матвей, но осекается на полуслове, увидев меня.

Наши глаза встречаются. Сердце пускается вскачь, а перед глазами снова темнеет.

Глава 9

Матвей

Есть у меня один бесценный дар — я умею успокаивать людей. И больших и маленьких. Мать утверждала, что я родился таким милым, что злиться на меня невозможно в принципе. И если старший брат Павел огребал всегда и за всё. Я просто... нравился людям.

Раньше. Пока на своем жизненном пути не повстречал Виктора, мать его, Арсеньевича.

Который вторых шансов не дает. Хоть об стенку башку расшиби, не действуют на него ни поступки, ни природное обаяние.

Мои глаза бегают, как у преступника. Я уже и так и эдак. Ужом вьюсь.

По–фи–гу.

И если в любой другой ситуации можно было бы отделаться молчанием, сегодня выдаю аргумент за аргументом, чем лишь сильнее бешу.

Он держит пакет с тетрадками и сладостями. Он не желает меня пускать на порог его дома. Но не в окно же лезть, какой там этаж?

Хотя...

Юле стало плохо. Не просто плохо, ей вызвали скорую! Я должен ее увидеть. Сейчас. В голове каша, предчувствия нехорошие.

Мне просто надо ее увидеть, чтобы успокоиться.

Но пока на мне дыру прожигают только черные зрачки ее отца. В них неприязнь и раздражение. Каждый раз, когда мы наедине оказываемся, оба вспоминаем тот пикантный случай.

С которого начался разлад.

Пора уже забыть и жить дальше, нет?

– Пока ее не увижу, никуда не поеду, – ставлю ультиматум.

Виктор Арсеньевич прищуривается. Окидывает внимательным взглядом с головы до ног. Скрещивает руки на груди.

– Вот что с тобой делать?

Спрашивает он меня. Ну–у–у.

Любить и баловать. Язык прикусываю.

– Давайте я за лекарствами сбегаю, и вы меня... – начинаю говорить и осекаюсь, увидев, выходящую в коридор Юлю.

Бледная. Тонкая. Цвет лица серый, глаза напуганные.

В пот швыряет, мир покачивается. Падает и вдребезги. Пульс стучит.