Под белым орлом

Затем Станислав Август вынул свой носовой платок и попробовал отереть запёкшуюся кровь, покрывавшую его лицо. Не говоря ни слова, Косинский взял у него платок, сделал несколько шагов в сторону, где журчал маленький лесной ручеёк, и свежей водой обмыл лоб и щёки короля. Тот поднялся, облокотился головою о ствол бука, под которым он лежал, и сказал:

— Благодарю, ещё раз благодарю! Благодеяние, оказанное вами бедному раненому, погашает всё то зло, которое вы нанесли королю. Я прощаю вас и снова прошу вас: оставьте своё преступное намерение, так как едва ли у вас есть шансы на успех.

Казалось, что Косинский ощущал какой-то невольный страх пред благородным, бледным лицом короля, только что обмытым от крови. Он склонил голову, как будто не имея силы вынести его взгляд, и медленно промолвил:

— Я не могу, я не могу, я поклялся!

— В чём вы поклялись? — спросил его Станислав Август, приподнимаясь ещё больше. — В чём вы поклялись и кому?

— Пред распятием и пред чудотворной иконой Ченстоховской Божией Матери поклялся я, что живым или мёртвым доставлю вас в монастырь, но мои спутники бежали, предоставив мне одному выполнение страшной клятвы.

— Вы согрешили, молодой человек, — серьёзно и торжественно заговорил король, — образом нашего Божественного Спасителя, на милосердие Которого вы надеетесь, вы злоупотребили для клятвы, которая обязывает вас изменить своему королю и убить его, если не найдётся иного пути к выполнению вашего преступного предприятия.

Косинский закрыл лицо руками и глухо промолвил:

— Всё это я знал! совесть не давала мне ни минуты покоя; эта клятва ужасным пламенем жгла мою душу!

От слуха короля не укрылись эти едва слышно произнесённые слова, и он быстро заметил:

— А выполнение этой клятвы ввергнет вашу душу в геенну огненную, так как силы небесные не прощают той клятвы, где их имя призывается на преступление. Вернитесь, молодой человек, вернитесь со своей греховной стези! Поистине, я говорю это больше для вас, чем для себя; моя судьба в руке Божией, моя жизнь склоняется к своему закату, и внезапная болезнь или небесная молния точно так же могут прекратить её, как и ваше убийственное оружие. Но вы молоды, жизнь может принести вам ещё много счастья; вы благородны и добры, я читаю это в чертах вашего лица, где ещё не исчезла окончательно печать детского простодушия. Мне жаль вас, если вы утратите ваше земное счастье и вместе с ним небесное блаженство.

— Да разве я не потерял уже всего? — воскликнул с болезненным стоном Косинский. — О, если бы вы знали! — заключил он, ломая руки.

— Выслушайте меня, мой юный друг! — помолчав немного, начал король. — Чудесным образом Господь свёл нас вместе и, может быть, на вас Он хочет показать, что даже грех чрез раскаяние ведёт к блаженству. Я не помню вашего преступления и хочу дать вам возможность искупить его. Зайдёмте со мной в один из ближайших домов, откуда я дам знать в Варшаву, и я прощу вам всё то зло, которое вы хотели причинить мне, и Господь Бог простит вам вашу преступную клятву, которой вы осквернили Его святое имя.

— А если бы я поступил так, — сказал тронутый Косинский, — то ведь моим уделом были бы заточение и смерть!

— Нет, мой друг, — возразил король, — вам нечего бояться! Я забуду, что вы хотели захватить меня, что одно время даже думали умертвить меня. Я буду помнить только о том, что вы спасли меня! Вас опутали, обманули для того, чтобы нанести мне вред, моё же спасение будет всецело делом рук ваших.

Волнение Косинского росло.

— О, государь! — воскликнул он, — вы, несомненно, правы! Да, внутренний голос говорит мне, что вы правы, и всё-таки... О, Господи!.. Я не могу, вы не знаете всего: для меня нет больше ни счастья, ни надежды не земле, я должен умереть, если моё предприятие не удастся!

— Да почему же? — спросил король. — Говорите откровенно, молодой человек! По совести говоря, я чувствую к вам участие и дружбу. Быть может, на ваше счастье вы и встретились со мной. Говорите! Почему вы потеряли надежду? почему хотите вы умереть, когда Господь даёт вам удобный случай искупить ваше преступление, если вы спасёте короля, а я обещаю всё предать забвению? Говорите откровенно! представьте что я — ваш друг.

— Я готов верить, что это так, — произнёс Косинский. — Поверьте, всё моё сердце обливается кровью потому, что я хотел причинить вам зло; но от этого зависело всё моё счастье, а я так страстно люблю мою Юзефу!.. О, когда я только подумаю, что должен отказаться от неё, отдать её другому — ненавистному врагу, похитителю моей чести и моего счастья, тогда, ей Богу, я готов отдать всё блаженство загробной жизни, готов потерять веру в Бога, который допускает свалиться столько несчастья на голову бедняка, не совершившего ничего дурного.

— Так говорите же, говорите! — с нетерпением воскликнул король. — Что это за несчастье, в котором вы упрекаете Бога и которое вы думаете осилить изменой своему королю? Неужели награда за доброе дело из рук короля не выше выгоды от вашего преступления?