Под брезентовым небом

Стремглав, не выбирая пути, мчался пряничник по вечерней улице. Он был рассержен. Был ошарашен. Был ошеломлен. «Ничего себе, приятный провел вечерок! Но неужели меня и в самом деле так называют в цирке? Выдумка, конечно. Хотя с другой стороны».

И тут обнаружил себя на площади перед цирком. Сейчас — после того как представление закончилось — площадь была пустынна, огни на цирковом фасаде не горели, и только сбоку фонарь освещал домовую стену, а на ней газетный щит.

Приблизившись, пряничник отыскал глазами свою рецензию. Действительно, она пестрела эпитетами: великолепно, замечательно, блестяще, мастерски. Но ведь это же всех устраивало, всем нравилось, все были довольны?!

И тогда произошло совершенно неожиданное. Продолжая себя уговаривать, что он имел право написать такую, именно такую рецензию и что она по заслугам встретила наилучший прием, — пряничник вдруг огляделся по сторонам. Затем — убедившись, что площадь по-прежнему пустынна и свидетелей нет, — обеими руками потянулся к щиту, к газете, к рецензии.

Задача была нелегкой. За день клейстер успел засохнуть, затвердеть. И все же — упрямо отдирая клочок за клочком — пряничник добился своего, расправился с рецензией. Только затем двинулся дальше.

Историю эту мне рассказали в одном из периферийных цирков, но, признаться, я до сих пор не могу понять, как могла она получить огласку. Факт, однако, остается фактом: действительно, с некоторых пор цирковые рецензии в местной газете стали и содержательнее и критичнее.

КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЙ

Сперва Запорожье не входило в маршрут моей поездки. Больше того, когда, задержавшись в Москве, я посоветовался в главке, какие именно цирки следует посетить и при этом кто-то назвал Запорожский цирк, — остальные запротестовали: зачем туда ехать, программа ординарная, аттракцион отживающий.

—  Что за аттракцион? — поинтересовался я. Ответили: Map и Марчес.

Map и Марчес! Артистов этих в прошлые годы я знал. Иллюзионный аттракцион, с которым они выступали, пользовался успехом. Работа Мартина Марчеса отличалась элегантностью, а рядом была Софья Map — подруга и партнерша, женщина эффектной, жгучей внешности. Так неужели же теперь.

—  Да, теперь по-другому, — сказали мне. — Сколько лет не видели артистов? Давненько. А ведь время — штука жестокая!

И все же я решил заехать в Запорожье. Прибыв под вечер, встречен был администратором цирка, и по пути в гостиницу он ввел меня в курс местных дел.

—  Марчес? Нет, в аттракционе он больше не выступает. Аттракцион целиком перешел к Софье Михайловне, а Мартин Александрович выходит с отдельным номером, с японскими кольцами. Вы сможете сегодня же посмотреть.

Устроившись, я отправился в цирк и прежде всего решил возобновить знакомство с Марчесом: прежде мы встречались, но с тех пор, действительно, прошло немало времени.

Постучал в гардеробную. Марчес отозвался, поднялся навстречу, но не увидел меня, и рука, протянутая им, неловко ушла в сторону. Пригласил меня сесть, но сам не сразу смог нащупать спинку стула. Тяжкое глазное заболевание постигло Марчеса: затуманенными, неподвижными были его глаза.

«Как же может он выступать? — подумал я. — Да еще с японскими кольцами!»

Впервые эти кольца я увидел в конце двадцатых годов, когда в советских цирках гастролировал известный иллюзионист Кефало. Выход его обставлялся помпезно. Сначала торжественно выстраивались ассистенты, затем горделивой поступью выходила некая фигура, задрапированная в черный плащ, черная маска на лице. Зал разражался аплодисментами, но фигура срывала маску: «Я не Кефало! Кефало следует за мной!» И тут-то перед ошарашенными зрителями наконец появлялся подлинный Кефало — моложавый, стройный, стремительно переходящий к трюкам.

Японские кольца — не знаю, почему за ними закрепилось это название, — были его коронным трюком. В ту пору никто еще этим трюком не владел.

Нанизав на руку, согнутую в локте, добрую дюжину крупных колец, иллюзионист направлялся к зрителям и, перешагнув барьер, буквально лицом к лицу с ними, проделывал непостижимое: то молниеносно соединял кольца в нерасторжимую цепь, то, напротив, с такой же мгновенностью заставлял их разъединиться, рассыпаться.

Трюк был необычен, руки Кефало двигались с неуловимой быстротой, глаза сверкали остро. Ну а Марчес — как же ему совладать с этими колдовскими кольцами?

Тут раздался звонок. Ассистент, появившись на пороге, напомнил о себе деликатным кашлем.

— Извините. Мне пора к манежу, — сказал, подымаясь, Марчес. И вышел из гардеробной, опустив ладонь на плечо ассистента.