Под часами

Жизнь казалось устоялась… пока в поле ее "надсмотра" не попали театры. Что-то зашевелилось в ней, пробудилось… юношеская неудовлетворенность снова сталкивала к романтике… она стала завидовать богемным актрисам, выкраивающим копейки на воротник, но готовым пропадать день и ночь в своем любимом театре… она, побывав на банкетах после премьер, стала приглядываться к звездам… приглядываться только — не примериваться… она завидовала их беспечной речи, свободе общения, простоте выражения желаний… она презирала середнячков, подобострастных и подстраивающихся, ненавидела независимых толкователей собственных идей, которые не понимали, что есть слово "нельзя" — и все! Нельзя! Не пойдет. Не состоится. Не увидит света. Не будет выпущено. Не… и она завидовала им, потому что они так верили в то, что говорили сами и придумывали сами. Она же произносила то, что нужно и так, как нужно…

В это самое время появился Павел Васильевич. Этот ее поразил тем, что на сцене у него все было вкусно и ловко — не придерешься… она у него приняла уже три спектакля и всегда могла ими козырнуть: "А у меня!.." И билетики у нее просили достать на эти спектакли… после третьей премьеры все и началось… Пал Силыч был в ударе! Спектакль получился, банкет удался, машину она отпустила — зачем шоферу знать, когда она уйдет из театра. Ушла она поздно. Под утро. Сначала Павел Васильевич провожал ее домой по ночному городу — она жила недалеко в центре, потом они вернулись в театр — он обещал ей сказочное зрелище: пустой зал с горящим на сцене дежурным светом, голоса из портьер, шорохи закулисных дебрей, отсветы по потолку в старом кабинете от проезжающих по проспекту машин, когда сидишь на старом кожаном видавшем немало диване и смотришь вверх мимо старинной хрустальной люстры…

Она даже сама не поняла, как это случилось… Толи давно не было, больше полугода, наверное, она соскучилась по мужской ласке, или просто забыла, что замужем — пили долго и крепко…

И вдруг она затосковала. Именно после этого. Она всегда мечтала быть на виду, наверху… она тащила мужа, но его верх был — верхом волны в шторм, а выпивать он любил в кругу друзей и не на виду… Павел Васильевич другое дело — он честолюбив и способен на многое, еще молод и уже заявил о себе — она может, толкая его, взлететь высоко. Она мечтала о театре? Она будет не только в нем — над ним! И, если она не формулировала этого так цинично откровенно, то несомненно именно так думала или, вернее, подразумевала, сойдясь с ним… он ради карьеры будет слушаться, а она знает, как рулить. Она уже знала очень многие рычаги и кнопки. Она уже стала номенклатурой, потому что умела ими управлять, а эти рычаги и кнопки приведут в движение любой механизм — главное, уметь управлять ими — посредниками! Наука управления. Управленческий аппарат. Руководящая роль…

Надежда Петровна готова была пожертвовать всем ради своих амбиций. Она чувствовала, как всякий хищник, ту единственную секунду необходимую для прыжка, когда охота наверняка будет удачной!

Никто теперь не мог ей помешать в этом — она любого могла убрать с пути. Автора, друга Павла Васильевича, она сумела нейтрализовать. Он досаждал ей, и она пока не могла точно сформулировать, чем. Пока надо было его отодвинуть, использовать и отодвинуть — она это сделала. Но неожиданным препятствием оказался сам П. В. Вот этого она не ожидала и очень огорчилась. Но не в ее правилах было отступать — надо было понять, кто виноват, а там: "если враг не сдается — его уничтожают!" Это же тоже не ее выдумка — это писатель вывел такую формулу… здорово! Она ею непременно должна воспользоваться!..

Автор не знал ее настолько — он решал проще. Это что же: он должен идти к ней в дом и присутствовать при сцене… то ли "Иван Грозный убивает своего сына", то ли "Не ждали"?.. сюжеты переполняли его… только одного он не мог представить: как войти в ее дом! Зачем? Что общего у него с ней?! И вообще — с какой стати Пал Силыч его впутывает в свои дела… он никогда не знал границы, этот друг-режиссер… не знал меры, совместимости, и понятие "неудобно" — это не для него. Где сцена? Где жизнь? Все вместе. Впремешку. Удобно все, что хорошо ему! Нет. В дом к ней он не пойдет. В нейтральном месте встречаться и говорить на громких тонах — а так будет, он знал, — это уж и вовсе глупо. Чтобы потом слухи ползли по городу? Все все видят и слышат… а Павел Васильевич просто с ума сходил…

— Слушай, Паша, а ведь она права! Не в том, кто лучше, кто хуже — это извини… но с какой стати ей на вторых ролях-то… никакая баба не захочет… а тут еще, ты уж извини, "партия, наш рулевой", — нет. Я вас мирить или приспосабливать друг к другу не буду — как хочешь… у них своя мораль… своя идеология…

— Какая мораль? Какая идеология?

— Я не мастер критиковать правящую… Мммм… это все…— он покрутил рукой в воздухе, чтобы не произносить слова…

— Ну, и что же мне делать…

— Совета спрашиваешь, или интересуешься моим мнением?

— Мнением…

— Ты так легко женщин меняешь. Тебе в самый раз это сделать именно сейчас…

— Шутишь…

— Нет. И постарайся найти б/п…