Под часами

— Сейчас, — заговорил Сукин. Он положил ладони на колени, наклонил голову, замер на мгновение и вдруг качнулся вперед и гнусавым приглушенным голосом забормотал, но отчетливо и ясно, так, что было слышно каждый звук непонятного гортанного наречия…

"Син Шалом това увраха хен вахесея венахамин аленю ве ал кол Исроел амеха. Ба ре хей ню авеню кулану ке эхад бе ор панеха кибеор, панеха натата лану.

Адонай элохейну торат хаим ве ахават хасед устака ураха эрахамим лехаим вешалом. Ветов бе элеха леварех эт амеха Исроэл. Бехол эт увехол. Шао пиш ло-меха барух ата Адонай хамварех эт амол Исроэл. Башалом. " [14]

— Что это? — тихо проговорил Соломон, когда Слава снова замолчал, и навалилась тишина, — это…

— Я больше всех вас еврей! — сдавленно проговорил Слава…

— Вы? — Солин криво усмехнулся.

— Да. — Спокойно ответил Сукин. И не потому, что это записано в моем паспорте, а потому что не отрекаюсь от этого, когда другие…— он замолчал. И все ошарашенно молчали…— Мне комбат говорил: "Ошибки, Смирнов, исправлять надо! — Понимаешь? Даже в паспорте… бля… Он замолчал и удивился сам себе — никогда он так не раскрывался. Почему же сейчас, здесь, перед этими людьми… вдруг… почему… и что общего у него с этим Солиным… странноватым и, как кажется ему, хитрым Автором и простодушным Соломоном, который, видно, вообще ничего не понял… да и Наташа — у нее такие круглые испуганные глаза… они никогда не говорили с ней на эту тему. На какую?.. — Я это с детства помню… и никогда уже не забуду…

Павел Васильевич пришел к Татьяне на премьеру. Его никто не звал. Он узнал об этом случайно за обедом в ресторане, куда заходили на перепутье репетиций, спектаклей, Радио, управления культуры и других мест, посещаемых театральным людом, перекусить, а больше повидать кого-нибудь, окунуться в мир новостей и полезных встреч…

Премьера прошла с шумом. Вообще Павел Васильевич редко бывал в театре кукол и помнил его по спектаклям детства — то, что приходилось посещать позже, выветривалось, а те вот спектакли, грузные и рутинные, почему-то оставались в памяти. Что-то доброе, утреннее исходило от них, а может быть, с годами в душе сложилоась такая легенда и становилась все ярче и дороже на фоне поздних не очень радостных наслоений… было много цветов… все стоящие на сцене были уверены, как обычно, что именно благодаря им у спектакля такой успех… но больше всех досталось аплодисментов Татьяне… когда назвали ее фамилию, и все актеры поклонились ей своими персонажами, сидящими у них на руках, зал вспыхнул аплодисментами, и все даже вдруг встали. Татьяна сама не ожидала такого, смутилась несколько и поскорее скрылась в кулисе. Тут ее и перехватил Павел Васильевич.

— Поздравляю сказал он, выступая из полумрака…

— Ты? Здесь? Какими дорогами кривыми занесло тебя?

— Ну, весь город шумит — еле достал билетик…

— Ага! Ты хоть раз в театр ходил по билетику?

— Полно… уж… действительно, здорово… цветы за мной!

— Они уже благоухают! Чувствую их запах!

— А я твой!

— Так! Павел Васильевич! Прекрати…

— А где твой? Что-то я его не видел в зале…

— Он не ходит на мои премьеры. Слишком переживает. Но это не повод… может, у тебя здесь новая пассия…

— Как живете? Не вспоминаешь, как говорится, "минувшие дни".

— Вспоминаю. Отчего же… конечно, вспоминаю… а живем хорошо… прекрасно даже… а ты?

— Не очень…

— Краем уха слышала… за кулисами каждый шорох — гром…

— Да. А мог бы на его месте я быть… скажи…

— Скажу… Не мог.

— Почему? Ты ж меня любила… провинился?..

— Знаешь, Паша, ты слишком эпохой пропитан…

— Как это?

— Не живешь, а виноватых ищешь… и все на стороне…

— А он?

— Ну при чем здесь он. Завидуешь что-ли?

— Честно… завидую… чем он лучше меня? В койке? Это врядли!..

— Ты меня поздравить пришел или снова выяснять отношения… погоди… не перебивай… знаешь, чем он лучше? Он настоящий… погоди, Пал Силыч… я уж тебе к случаю все скажу, потому что сегодня мой день, так выходит… Он лучше тем, что настоящий…

— А я? — Все же врезался Павел Васильевич.

— Ты? — Татьяна склонила голову на бок и обвела его взглядом. — Мужик — классный… человек — современный… честно говоря…— и она усмехнулась…

— Ну, договаривай!

— Договорю. Режиссер — так себе… поэтому и начинаешь, как все нормальные люди, с лучшего, а потом… не обижайся, сам напросился: а кончить нечем… вот и все…

— Господи! И ты туда же! И что ж вы все сговорились? Настоящий! Чем же он настоящий?

— Писатель… А всех баб не перепробуешь…

— Ну, ладно. Спасибо за правду.

— А ты не обижайся. И не употребляй этого слова. Сам знаешь, нет его больше в русском языке…

— Господи, какой я был дурак!..

— Умней. Иду, иду…— крикнула она в темноту.

— Подожди… я ведь… умнеть еду…

— Ну…

— Надолго… в ссылку…— Потупился Павел Васильевич — Не поняла. — Татьяна сделала шаг обратно.

— В дружественную Болгарию спектакль ставить…

— Вот и прекрасно! Рада за тебя…

— Хотел тебя художником позвать… есть такая возможность…

— Нет, Паша, нет такой возможности… и забудь про это… тебе отдых нужен… опять же подумать… сосредоточиться… а я, честно скажу, в этом безвременье захлебнуться боюсь… вот и все… прощай Павел Васильевич…