Читаем Под часами полностью

Та высота, достичь которой Нельзя, рассчитывая впредь, Где невозможны все повторы, Где, чтоб остаться — умереть.

Там ощущение святого В творенье вечное сошлось, Там собирает всех Иегова, И откликается Христос.

* * *

Время — бремя, Время — стремя Неразумного коня, Время, время Надо всеми Занесенная ступня Сапога, Что нас раздавит, Супостата-мудреца, Это спор тяжелый давний Без начала и конца.

Время тратит нас, Как хочет, И не даст передохнуть, Закрепить добытый почерк, Одолеть ухода жуть, И бессонными ночами Обличает и разит, Ничего не возвращает, Лишь бессмертием грозит.

* * *

Я утихомирился с годами — Если биографию писать, Фигу власти не носил в кармане Да и ж… ей не лез лизать.

Душу ей не отдал под проценты, Не напялил талес иль стихирь, Не стремился вовсе в дессиденты -

Просто я всю жизнь писал стихи.

Хороши они уж или плохи Не болванам критикам судить -

Это часть эпохи. Часть эпохи, Хоть печатать их или гнобить.

В мире есть они.

И что поделать — Выжил я, "пройдя огонь и дым", И смотрю в глаза спокойно детям, И не вру сегодня молодым.

Никогда себя не предавайте, Это потрудней, чем побеждать, Никогда себя не продавайте, Чтоб расплаты горестно не ждать.

* * *

Все твои корабли На мели, Все твои трубачи На печи, Все твои фраера На ура, Все, кто были в грязи, На мази.

От тебя на беду Не уйду, Чем могу, помогу -

Не солгу, Никаких перемен Мне взамен, Быть другим не дано Все равно.

* * *

Не слово вылечит тебя, Не власть, не деньги, не идея.

Идти, страдая и скорбя, Весь век — твоя судьба Рассея.

Не тьма тебя погубит, нет.

Не злость, не доброта, не пьянка. Нести до окончанья лет Свой крест пророчила цыганка.

Не ряса вытянет из тьмы, Не ум вождя, не гороскопы, Стоим в растерянности мы На стылом рубеже Европы.

Нет ни "прости" и ни "прощай", Ни вдохновенья, ни исхода, И ничего не обещай -

В тебе отравлена свобода.

* * *

Что остается после нас? Не золото и стены -

Кладбища и сирены.

Кому оставить это нам? Не детям и не внукам, Не детям и не внукам И не друзьям — врагам.

* * *

Вот и выросла стена.

Снова движется война. Снова марши на убой.

Так назначено судьбой. Надвигается стозимо Дней карающая плеть, Этот рок неукротимый Никому не одолеть, Это в генах оживает Обязательство обид, Полоса сторожевая, Ножевая сверебит, И царапины желанья Обращаются врубцы На просторе обладанья От Эльзаса до Тверцы. Заповеданная тайно Воля снова под запрет, Но так ясны очертанья Поражений и побед. Окровавленные тучи На виду сгущают тьму, Но история не учит Никого и ничему.

* * *

Время бунта и разрухи, Что послало время нам, Пятиглавые старухи Сторожат по деревням.

Ни повоя, ни убора Не сумели сохранить, Ни ползвука, ни укора Им теперь не обронить.

Беспросветно и печально На душе, И так щемит Сердце этот погребальный Безысходный жизни вид.

* * *

От кого нас танки защищают, Что в них только парни ощущают!?.

Или узколобые, как щели, Они видят жизнь еле-еле, И бритоголовые, как башни, И давно отбитые от пашни По приказу сталинских наркомов. По приказу брежневских райкомов Бьют, не сомневаясь, по своим, — Все и кровь, и боль зачтутся им!

Где б ты ни был с бешеной тачанки, Даже под арестом власти в танке Все равно поспорить можно с веком, Умереть хотя бы человеком!

Просыпайтесь, юные танкисты, Отрекайтесь, горькие чекисты, Оглянитесь: с кем готовы к бою, Постарайтесь сами стать собою!

От кого нас танки защищают Что в них только парни ощущают!?.

Или узколобые, как щели, Они видят жизнь еле-еле, И бритоголовые, как башни, И давно отбитые от пашни По приказу сталинских наркомов, По приказу брежневских райкомов Бьют, не сомневаясь, по своим, — Все: и кровь и боль зачтутся им!

Где б ты ни был о бешенной тачанки, Даже под арестом власти в танке, Все равно поспорить можно с веком, Умереть хотя бы человеком!

Просыпайтесь, юные танкисты, Отрекайтесь, горькие чекисты, Оглянитесь: с кем готовы к бою, Постарайтесь сами стать собою!

* * *

Ну, и что, что я родился гоем?

Стал потом евреем наяву, Бабия Яр сомкнулся над тобою, И зачем на свете я живу?

И от мести сердце не устало, И от горя не хватило слез…

Я с тобою рядом пожил мало, А другой с тех пор и не нашлось.

Каждый раз считал я перед боем: Как нам ни перечил твой отец, Мы сегодня встретимся с тобою, Ну, а там — хоть хупа, хоть венец.

Я тебе один секрет открою — Хочешь под присягой повторю: Все равно… я ночью… лишь с тобою…

Днем… с одной тобою говорю.

* * *

Что ни ночь представлю губы, грудь, В запах твой до обморока кану, Подожди еще, чуть-чуть побудь, Долго мучать я тебя не стану.

Вот лицо припомнить не могу, Я кричу тебе, зову и плачу, Не могу — и все тут, я не лгу!

Может, память слишком долго прячу.

И в обиде горькой на меня Ты теперь взяла и отвернулась, Помоги мне до прихода дня, Слышишь, я прошу, чтоб ты вернулась!

И в ответ я слышу голос твой, И тону в тебе, ты рядом будто…

А лица не вижу, ну, хоть вой, Вот и все… опять вернулось утро…

* * *

Что остается после нас?

Не золото и стены, Кладбища и сирены.

Кому оставить это нам? Не детям и не внукам, Не детям и не внукам И не друзьям — врагам!

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза