Под чертой (сборник)

И никакое простое вливание денег эти мертвые зоны не спасет. Никакое создание дорог (или объездных дорог), социального жилья или рабочих мест. Не будут приезжать. Будут проезжать без остановки, как сейчас проезжают Торжок или Вышний Волочок. Сбегут. А некуда будет бежать – будут жить, ругая и презирая.

В общем, слово «культура» нужно произносить не с придыханием, а сладко потягиваясь, – оно ведь не означает сегодня ничего другого, кроме среды обитания и способа в этой среде обитать.

2013

61. Не своего ума дело// О том, почему мало желающих защитить российскую науку от гибели

(Опубликовано в «Огоньке»

Если сегодня Российская академия наук закричит, обращаясь к народу: «Караул! Убивают! Реформируют!» – народ и ухом не поведет. Потому что народу плевать на науку. Потому что науке плевать на народ.

В 1964 году, когда я родился, мой будущий учитель, журналист Валерий Аграновский приехал в Дубну в командировку по случаю синтеза 104-го элемента таблицы Менделеева коллективом академика Георгия Флерова. Академик выдавал каждому из журналистов страничку с текстом и уделял ровно минуту внимания. Отчаянно соображая, чем бы таким Флерова привлечь, Аграновский спросил: «Скажите, почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком или запятой?» Академик посмотрел на журналиста «со снисходительной улыбкой врача-психиатра», но вскоре улыбка сошла, потому что атом с ядром размером 10 в минус 13 степени сантиметров никто никогда не видел… В общем, Аграновский задержался в Дубне на месяц и написал книжку «Взятие сто четвертого».

Я ее прочитал в седьмом классе, – залпом, за ночь, и долго бредил потом циклотроном и трансурановыми элементами. Все мое детство проходило под знаком советской науки. До сих пор помню репортаж в журнале «Пионер» про то, как доставляли в Зеленчукскую обсерваторию линзу для самого большого в мире телескопа. А любимым чтением была детская энциклопедия, особенно том первый, «Земля», и третий, «Вещество и энергия».

Как ни странно, жизнь моя по-прежнему проходит под знаком науки: вон, только что дочитал «Большое, малое и человеческий разум» математика Роджера Пенроуза. Что, безусловно, отличает меня от ровесников с их обычным «нету-у-нас-времени-читать».

Результат нехватки времени имеет положительную динамику.

В 2007 году 28 % россиян верили, что Солнце вращается вокруг Земли.

В 2011-м – уже 32 %.

Но даже если какой устыдившийся Митрофанушка решил забитое на науку заново отбить (такое порой случается), то где бы он, спрашивается, смог просветиться? Нет былого господства над умами журналов «Химия и жизнь» и «Техника молодежи». Сайт «Наука и жизнь» – на 2589-м месте среди российских сайтов и ожесточенно конкурирует за рейтинг с «Первым порталом про блондинок». В мир иной отошел просветитель Сергей Капица (как и программа «Очевидное – невероятное»). Давным-давно сгинули «Российское университеты».

Зато, как реакция на дефицит, вырос интерес к спискам типа «100 лучших научно-популярных книг». Эти списки – своего рода маяки для тех, кто, не зная броду, вступает в воды науки (часто довольно мутные). Пару лет назад на сайте «Слон. ру» я сам опубликовал список из своих 10 любимых научно-популярных книг и предложил его продолжить. Призыву последовали многие: философ Александр Секацкий, лингвисты Ноам Хомский и Максим Кронгауз, писатель Дмитрий Быков, экономист Сергей Гуриев, историк Лев Лурье, предприниматель Билл Гейтс…

Впрочем, показательно не кто, а – кого рекомендуют.

У меня в списке – только 1 русский автор. У Гуриева – тоже 1. У Секацкого – 2,5 (один из трех, философ Борис Гройс, давным-давно живет за границей). У Хомского и Гейтса – ожидаемо по 0. Тенденция, однако…

10 книг – это, конечно, мало, чтобы делать выводы. Давайте обратимся к другому списку: журнал «Афиша» весной опубликовал «200 лучших нон-фикшн-книг и фильмов всех времен». Там 165 книг, из них русских 65, их них научно-популярных 14 (потому что мемуары Надежды Мандельштам или быковский «Пастернак» – это тоже нон-фикшн). А если исключить книги по истории, то останется 5 авторов: покойные психолог Александр Лурия и филолог Сергей Аверинцев, современные лингвисты Владимир Плунгян и Максим Кронгауз, биолог-эволюционист Александр Марков. Всё.