Под деревом зеленым или Меллстокский хор

Случалось, что на рождество оркестр играл гораздо хуже обычного. Мальчики-певчие клевали носами после ночных трудов, на взрослых тоже сказывалась усталость; вдобавок на этот раз дело усугубляла разлитая в воздухе сырость. От длительного пребывания на ночном воздухе струны сели на целых полтона и в самых неподходящих местах вдруг издавали громкий гнусавый звон; музыкантам приходилось то и дело удаляться в глубину галерея и кашлять до сипоты, чтобы заглушить звуки настройки. Священник хмурился. Вдобавок во время первого же псалма певчие вдруг обнаружили, что им вторят какие-то пронзительно-звонкие голоса, доносившиеся, как вскоре было установлено, из придела школьниц. С каждым псалмом эти голоса становились все громче и смелее. Когда исполнялся третий псалом, самочинный женский хор только что не заглушал певчих; мало того, исходившие из придела звуки настолько обособились, что обрели свой собственный темп, тональность и чуть ли не мелодию, взмывая кверху, когда голоса на галерее устремлялись вниз, и наоборот.

Такого еще никогда не случалось. Как и все остальные прихожане, школьницы всегда смиренно и почтительно подтягивали галерее, а без ее руководства пели кто в лес, кто по дрова; им и в голову не приходило идти наперекор опытным артистам, у них не было ни воли, ни единства, ни силы, ни желаний, кроме тех, что им сообщал вознесенный над ними хор.

В звуках оркестра и голосах певчих зазвенело негодование. Так продолжалось до самого конца музыкальной части службы. Не успели музыканты опустить скрипки, мистер Пенни — спрятать очки в чехол, а священник объявить тему проповеди, как на галерее началось возмущенное перешептывание.

— Нет, вы слыхали, братцы? — простонал мистер Пении.

— Нахальные девчонки! — сказал Боумен.

— Иначе и не назовешь. Подумать только, как они пели — ничуть не тише, чем весь наш хор вместе со скрипками, если не громче.

— Вместе со скрипками! — горько повторил Боумен.

— Когда женщины объединятся — им нет равных по дерзости. — произнес мистер Спинкс.

— Хотел бы я знать, — начал возчик (таким тоном, точно заранее знал ответ на свой вопрос и спрашивал лишь для проформы), — с какой стати девчонкам вздумалось драть глотку, когда они не сидят на галерее и никогда в жизни здесь не бывали. Вот в чем вопрос, ребятки.

— Все знают, что петь положено галерее, — сказал мистер Пенни. — Нет, вы скажите, братцы, — зачем тогда наши предки тратили деньги на постройку галерей, если всякие девчонки где-то там внизу будут ни с того ни с сего голосить что есть мочи?

— Видно, пришла пора нам, бесполезным, убираться из церкви восвояси вместе со своими скрипками, — произнес мистер Спинкс со смешком, который посторонний человек мог бы принять за чистую монету. Только посвященные понимали всю горечь иронии, таившейся в незаметном слове «бесполезные», и всю жуткую нарочитость смеха, казавшегося таким естественным.

— А чего тут такого — пускай себе тоже поют. Громче будет, хи-хи! — отозвался Лиф.

— Томас Лиф, Томас Лиф! Откуда ты такой взялся? — сурово одернул его старый Уильям.

Моментально стушевавшийся Лиф сделал вид, будто он вообще ниоткуда не брался.

— Если на то пошло, ребятки, — продолжал Рейбин, — не велик был бы вред, если б они нам только иногда подтягивали, так, чтоб никто их не слышал.

— Само собой, — подтвердил мистер Пенни. — Да ведь как оно было? Не хочу возводить на людей напраслину, а тут и перед самим господом богом скажу, что в последнем псалме каждую их ноту было слышно — каждую ноту, будто им до нас и дела нет.

— Известно! Еще бы не известно! — проговорил тут как бы про себя мистер Спинкс, качая головой, словно в ответ на какую-то мысль, возникшую в его уме, и скривив губы в скорбной усмешке.

Никто не спросил: «О чем это ты?» — так как все по опыту знали, что со временем это само собой выяснится.

— Мне почему-то еще вчера ночью подумалось, что мы хлебнем горя с этим молодым человеком, — сказал возчик, видя, что мистер Спинкс пока не собирается продолжать, и взглянул на кафедру, где стоял ничего не подозревавший мистер Мейболд.

— А мне думается, — сурово проговорил старый Уильям, — что слишком вы много шепчетесь в неподходящее время и в неподходящем месте.

Сказав это, он поджал губы и устремил взор на священника, всем своим видом показывая, что только невежа скажет после этого хоть слово. Галерея затихла, и уничтожающая речь мистера Спинкса так и осталась непроизнесенной.

В течение всего разговора Дик помалкивал; возчик же высказывался довольно сдержанно, памятуя о том, что за завтраком миссис Дьюи выразила намерение пригласить к себе молодую руководительницу новоявленного хора на рождественскую вечеринку, — и это известие сообщило мыслям Дика самое радужное направление. К тому же возчик, отличавшийся несколько циническим складом ума, не принимал честь хора так близко к сердцу, как остальные музыканты, хотя, связанный с ними узами дружбы и общими интересами, всегда оказывал им самую горячую поддержку.

VII

Вечеринка у возчика