Под деревом зеленым или Меллстокский хор

— А ну вы, заткните глотки! Какого черта вы здесь разорались? И так голова раскалывается, а они тут устроили под окном галдеж!

И окно с треском захлопнулось.

— Вот так заслужили, — негодующе сказал возчик, оборачиваясь к своим спутникам.

— Все, кому дорога музыка, пойте дальше! — скомандовал старый Уильям, и псалом был допет до конца.

— Теперь девятнадцатый! — твердо объявил Уильям. — Да погромче — пусть знает, как оскорблять хор.

В доме вспыхнул огонь, окно снова распахнулось, и в нем появился взбешенный фермер.

— Громче играйте, громче! — закричал возчик, изо всех сил налегая на смычок. — Давайте фортиссиму, чтоб его не было слышно!

— Фортиссиму! — крикнул Майкл Мейл, и псалом загремел с такой силой, что совершенно заглушил Шайнера; однако, судя по той ярости, с которой тот дергался всем телом и размахивал руками, уподобляясь то букве «х», то букве «у», он, по-видимому, изрыгал достаточно проклятий, чтобы отправить в преисподнюю весь приход.

— Ай-яй-яй, как некрасиво! — сказал старый Уильям, когда они отошли от дома. — Сколько лет хожу с хором, и сроду такого не бывало. А еще церковный староста!

— Просто выпил лишнего, — сказал возчик. — Когда у него божественный настрой, ничего плохого о нем не скажешь. А сейчас у него мирской настрой. Надо будет позвать его завтра к нам на вечеринку, чтоб не серчал. Мы люди не злопамятные.

Музыканты перешли меллстокский мост и по тенистой тропинке направились вдоль берега Фрума к церкви. Босс ждал их у церковных ворот с горячим медом и прочими припасами. Решив сначала выпить и поесть, а потом уже идти дальше, они вошли в церковь и поднялись на галерею. Там они открыли фонари, расселись вдоль степ, кто на скамейках, кто на чем, и как следует закусили. Когда умолкал разговор, сверху через потолок галереи доносилось приглушенное позвякивание и скрип старых церковных часов; звуки эти рождались и умирали в башне, и людям, одаренным воображением, порой чудилось, что именно здесь совершается ход Времени.

Покончив с едой, музыканты настроили инструменты и снова вышли на морозный ночной воздух.

— А где Дик? — спросил старый Дьюи.

Все принялись оглядывать друг друга, словно подозревая, что Дик превратился в кого-нибудь из них, а затем ответили, что не знают.

— Ну уж это, я вам скажу, подложил нам свинью мастер Дик, иначе не назовешь, — сказал Майкл Мейл.

— Небось домой удрал, — предположил кто-то, сам мало веря своим словам.

— Дик! — крикнул возчик, и его голос раскатисто загремел между тисами.

Застыв, как изваяние, он некоторое время прислушивался в ожидании ответа и, не дождавшись его, повернулся к остальным.

— Главное, третья скрипка! Был бы он тенором или подголоском, мы бы уж как-нибудь без него обошлись. Но остаться без третьей скрипки — да это, ребятки, все равно, что остаться без…

Возчик запнулся, не находя достойного сравнения.

— Головы, — подсказал мистер Пенни.

Возчик шагнул вперед, как бы в укор несерьезным людям, которые занимаются подсказками, когда их ждут более важные дела.

— Ну где ж это слыхано — бросил дело на полдороге, и только его и видели?

— Нигде, — с готовностью отозвался Боумен. (Отчего же, дескать, не сказать тех слов, которых от тебя ждут).

— Может, какое несчастье с парнем стряслось? — предположил дед Дика.

— Да нет, какое там несчастье, — без тени тревоги ответил возчик. — И куда он, интересно, свою скрипку девал? Я за эту скрипку тридцать шиллингов отвалил, да еще сколько торговался. Небось валяется где-нибудь в сырости, а испортить ее ничего не стоит, в десять минут расклеится, да какое там в десять — в две!

— И что с ним могло приключиться? — встревоженно сказал Уильям. Может, утонул?

Оставив фонари и инструменты в часовне, все двинулись обратно по берегу реки.

— Ничего с таким молодцом не сделается, — заметил Рейбин. — И причина небось какая-нибудь самая простая, только мы никак догадаться не можем. Понизив голос, он спросил таинственным шепотом: — А вы не замечали за ним, соседи, чего-нибудь такого, — может, по какой девчонке вздыхает?

— Да нет, не похоже. Он пока еще чист, как стеклышко.

— И потом, Дики говорит, что никогда не женится, — вставил Джимми, — а будет всю жизнь жить дома с мамой и с нами.

— Ну, сынок, какой парень этого не говорил!

Они дошли до дома мистера Шайнера, но там никого не было. Тогда двое музыкантов пошли к школе. В окне спальни все еще горел свет, и, хотя штора оставалась опущенной, окно было слегка приоткрыто, словно учительница прислушивалась к отдаленным звукам рождественских псалмов.

Внизу, прислонившись спиной к буку, недвижимо стоял пропавший скрипач; руки его были скрещены на груди, голова откинута назад, глаза устремлены на освещенное окно.

— Это ты, что ли, Дик? Что ты тут делаешь?

Дик вздрогнул, мгновенно принял более естественную позу и поглядел сначала направо, потом налево, словно надеясь, что ему откуда-нибудь придет вразумительный ответ на этот вопрос; наконец он пробормотал:

— Ничего, отец.

— Ну, знаешь, ничего не делать можно было бы и побыстрей, — сказал возчик, и все повернули обратно, к дому священника.