Под деревом зеленым или Меллстокский хор

Тем временем они подошли к воротам школы, которая стояла на небольшом возвышении у стыка трех дорог и сейчас возникла перед ними темным плоским силуэтом на фоне неба. Настроив инструменты, музыканты вошли на школьный двор, напутствуемые увещеваниями Уильяма ступать по траве.

— Семьдесят восьмой, — негромко провозгласил он, когда они встали полукругом и мальчики, открыв фонари, направили свет на ноты.

И тишину ночи огласили звуки старинного псалма, слова которого устно передавались от отца к сыну из поколения в поколение и так дошли до наших героев.

С большим чувством они пели:
Помни грех Адама,
О человек,
Помни грех Адама
В райском саду.
Помни грех Адама.
Все свое племя
Вверг он во пламя,
Век гореть в аду.
Помни бога благость,
О человек,
Помни бога благость,
Слово его.
Помни бога благость.
Он нам во спасенье
Отдал на мученье
Сына своего.
Рожден в Вифлееме,
О человек,
Рожден в Вифлееме
Всех ради нас.
Рожден в Вифлееме
Наш искупитель,
Всех людей спаситель
В сей светлый час.
Восхвали же бога,
О человек,
Восхвали же бога,
Ликуй стократ.
Восхвали же бога
В день сей святой,
Радуйся и пой:
«Свят, свят, свят!»

Закончив псалом, музыканты прислушались, но из школы не донеслось ни звука.

— Передохнем малость и начинаем «О, как велика твоя благодать!» — номер пятьдесят девятый, — скомандовал Уильям.

Был исполнен и этот псалом, но старания певцов опять остались незамеченными.

— Неужто в доме никого нет? Помню, такое с нами приключилось в тридцать девятом году и в сорок третьем тоще! — проговорил старый Дьюи.

— Может, она, как пожила в городе, так теперь нос воротит от нашего пения, — прошептал возчик.

— Ишь ты! — сказал мистер Пенни и бросил испепеляющий взгляд на трубу школьного здания. — Подумаешь, штучка! Простая музыка у хороших музыкантов будет получше ихней городской у плохих, вот что я скажу.

— Передохнем и начинаем последний, — скомандовал Уильям. — «Возликуйте, живущие на земле!» — номер шестьдесят четвертый.

По окончании псалма он выждал минуту и ясным, громким голосом возгласил, как возглашал в этот день и час вот уже сорок лет:

— С рождеством Христовым вас!

V

Награда за труды

Когда музыканты почти уверились, что на возглас Уильяма ответа не будет, в одном из окон второго этажа появился свет; вначале совсем слабый, он становился все ярче, и вот уже через штору можно было отчетливо различить пламя свечи. Мгновение спустя штора взвилась кверху, и пятнадцать пар глаз увидели в окне, словно в раме картины, молоденькую девушку, которая держала перед собой в левой руке свечу, ярко освещавшую ее лицо, а правой опиралась о подоконник. Она вся была окутана чем-то белым; великолепные вьющиеся волосы рассыпались по плечам в том хаотическом беспорядке, какой можно застать только ночью, когда они скрыты от посторонних взоров. Колеблясь между робостью и решительностью, девушка вглядывалась в полумрак за окном, но едва она рассмотрела внизу полукружие темных фигур, как ее лицо стало приветливым.

Открыв окно, она дружески крикнула музыкантам:

— Спасибо вам, большое спасибо!

Окно быстро и бесшумно захлопнулось, и штора стала опускаться. Вот она уже закрыла лоб и глаза девушки; потом маленький рот; потом шею и плечи; вот уже и ничего больше не видно. Опять осталось лишь туманное пятно света, затем оно стало удаляться и исчезло.

— Какая хорошенькая! — воскликнул Дик Дьюи.

— Даже лучше тех красоток, что из воска делают, — сказал Майкл Мейл.

— Ну, прямо точно ангел явился, — с чувством проговорил возчик.

— Я таких никогда, никогда не видел, — пылко сказал Лиф.

И все остальные, откашлявшись и поправив шляпы, признали, что старались они не зря.

— Пошли теперь к фермеру Шайнеру, а потом можно будет и подкрепиться, а, отец? — спросил возчик.

— Ну что ж, можно и так, — ответил старый Уильям, взваливая на плечо виолончель.

Дом фермера Шайнера, стоявший на пересечении тропы с главной дорогой, был какой-то приземистый и неуклюжий. Низкие и несоразмерно широкие окна второго этажа и огромное окно-фонарь внизу, где обычно помещается дверь, делали его похожим на подозрительно скосившую глаза и злорадно ухмыляющуюся человеческую физиономию. Но сейчас, ночью, ничего этого не было видно, кроме темных очертаний крыши.

Музыканты встали перед домом, приготовили инструменты и ноты.

— Тридцать второй — «Узри утреннюю звезду», — объявил Уильям.

Они закончили второй стих, и скрипачи занесли уже было смычки, готовясь приступить к третьему, как вдруг без всякого предупреждения — в доме даже свет не загорелся — громовой голос взревел: