Под флагом цвета крови и свободы

– Ты, сволочь!.. – стоило Эдварду увидеть совершенно буднично хмурое, словно ничего и не произошло, лицо рулевого, отчитывавшего не так поставивших нижний марсель матросов, как последние остатки выдержки покинули его. От ярости стало темно в глазах, а во рту появился какой-то странный медный привкус – должно быть, сгоряча он прикусил нижнюю губу. – Ты, слышишь, если ты еще раз, еще только один раз… – зарычал он, мертвой хваткой вцепившись в рубаху Моргана и, кажется, надорвав ее на груди, а другой рукой беспорядочно размахивая перед его лицом. Тот был настолько изумлен, что первые несколько секунд даже не сопротивлялся; затем с неожиданной для его коренастого кряжистого тела ловкостью извернулся и с размаху ударил Эдварда в лицо кулаком. Однако рука его соскользнула, лишь слегка задев скулу – Дойли, даже не ощутив боли, но еще больше раззадорившись от самого факта сопротивления, не остался в долгу.

Кроме него с Морганом, на палубе находились только матросы; они, даже если бы очень хотели в глубине души, не стали бы вмешиваться в драку, опасаясь быть принятыми за ее участников. И так было даже лучше: Дойли мог быть точно уверен, что никто им не помешает. Дрался рулевой отлично, и от двух пропущенных ударов у Эдварда, не столь искусного в рукопашной, закружилась голова, но отступать он не собирался. Все как-то смешалось в душном мареве из боли и злости, такой простой и первобытной, животной почти, что отпустить в ней себя, ощутить самое древнее, до сих тщательно им подавляемой в силу привычки чувство – жажду любой ценой победить, уничтожить противника – казалось настолько правильным, настоящим…

Милосердный Боже, как же низко он пал – с залитым потом, кровью и размазавшейся грязью лицом, ожесточенно колошматя кулаками ставшего вдруг самым ненавистным ему существом Моргана – Эдвард и предположить не мог, что в действительности настолько жаждет его боли, его унижения. Здесь и сейчас, перед матросами, над которыми тот измывался столько лет; от его руки, руки бесконечно презираемого Фрэнком за его высокое происхождение бывшего офицера и дворянина; и за мальчишку, несчастного забитого мальчишку, жизнь которого этот негодяй едва не оборвал одной своей вспышкой необузданной ярости, быть может, даже не заметив, что сотворил…

Он бил, бил, не задумываясь, и точно так же уходил от ударов с каким-то жестоким ликованием, будто дикарь, пляшущий над телом побежденного врага – почти счастливый, почти свободный от этого двухлетнего гнета, который мертвой тяжестью лег на его плечи после отказа Мэри Фостер. Кровь и ярость стали выходом, его личным ключом к шкатулке с заботливо уложенными на самое дно сознания воспоминаниями о том времени, когда он еще был хозяином себе и своей жизни. Когда знал, что и как нужно делать в любой момент. Когда не задумывался и не боялся ошибиться…

И в ту самую секунду, и намного позже Эдвард готов был поклясться, торжественно прочитав вслух все известные ему молитвы, что он так и не понял, в какой момент между ним и все–таки сбившим его с ног Морганом возник кто-то третий. Послышался глухой звук удара, затем вскрик боли – и сразу же кто-то схватил рулевого за плечи, оттащил в сторону. Толпа вокруг отмерла, послышались громкие возгласы, в которых отчетливо слышались самые разные интонации, от недоумения до восторга.

– Сейчас же прекратить! Что, черт побери, здесь происходит?! – неожиданно властно раздался над всей этой неразберихой голос капитана Рэдфорда.

– Мэм! Мэм, вы в порядке? – невесть откуда взявшийся Генри, только-только помогавший Эдварду встать, бросился к ней, и Дойли лишь теперь узнал в своей спасительнице ее. Тяжело и глубоко дыша от боли, Морено опиралась рукой о плечо юноши и поданным им платком пыталась остановить лившуюся из носа кровь. На Эдварда она даже не взглянула, и тот окончательно перестал понимать, какого дьявола тут происходит. Двое матросов уже взяли его за плечи, повинуясь короткому кивку также возникшего на палубе боцмана Макферсона.

Впрочем, тревожный выкрик Генри уже сыграл свою роль, привлекши внимание Рэдфорда: тот мгновенно оказался рядом с девушкой и подхватил ее под локоть:

– Что, что случилось? Кто с тобой это сделал?!

– До каких пор это будет продолжаться, Джек? – сразу же громким и яростным, обвиняющим тоном перебила его Морено, отнимая от лица платок так, что ее испачканные кровью губы, подбородок и щеки оказались полностью открыты и видны всем. Макферсон, стоявший рядом с Эдвардом, удивленно, почти одобрительно присвистнул, и он с облегчением, хотя и не без отвращения отвернулся: стало ясно, на что собралась делать упор Эрнеста и почему подставилась под чужой удар, не попытавшись его отклонить: