Под флагом цвета крови и свободы

– Вы б еще ниже спустились, на опердек, например – в орудийные порты же тоже горизонт видно, – первым делом выразила свое недовольство девушка, встряхнулась всем телом, огляделась по сторонам и уселась рядом с Эдвардом, скрестив ноги по–турецки: – А, нет, обзор ничего так, извините. Всю ночь этих сволочей высматривала, уже в глазах двоится, – потерев ладонью действительно покрасневшие веки, проворчала она. Дойли быстро взглянул на нее, с трудом подавив смутный приступ злости – не на саму Эрнесту, конечно, но на обстоятельства, складывавшиеся все более угрожающим образом:

– Тогда идите отдыхать, я останусь дежурить один.

– А вот жалеть меня не надо, я этого не люблю, – возразила Эрнеста, на секунду прикрывая глаза и откидываясь спиной на гладкое дерево мачты. Эдвард, заметив ее нетерпеливо протянутую ладонь, вложил в нее подзорную трубу и сообщил:

– На горизонте пока чисто. Думаете, мы от них оторвались?

– Вряд ли, – честно призналась Морено, изучая ровную синюю линию сливавшихся моря и неба, опоясывавшую кольцом обозримое пространство вокруг корабля. – Джек отправился на «Морской лев» – нужно быть готовыми ко всему… Эти черти нас видели и едва ли отступятся легко. Их больше, они лучше вооружены и идут не намного медленнее нас – видимо, налегке, значит, не торговцы, а охотники. Охотники за такими, как мы…

– Вы боитесь? – неожиданно спросил вдруг Эдвард, изучая ее ровный, четкий профиль: весь вид Эрнесты, несмотря на усталость, излучал поразительное спокойствие и уверенность в собственных силах. Морено помолчала, поджав губы – ресницы ее чуть заметно дрогнули:

– Я пиратка, мистер Дойли. С моей жизнью бояться смерти просто смешно… Тогда уж надо было оставаться на берегу и выходить замуж, – беззвучно рассмеялась она, подставляя лицо под порыв свежего морского ветра. Эдвард почувствовал, как что-то сжалось у него в груди:

– Почему вы этого не сделали? Зачем выбрали такую жизнь?

– Потому что иначе презирала бы себя до конца своих дней, – очень тихо и очень серьезно отрезала Морено тоном, отсекающим все дальнейшие вопросы. В темных глазах ее вдруг мелькнуло нечто, похожее на тоску: – Я не боюсь умирать, мистер Дойли. Но мне хотелось бы, чтобы из нашей команды спаслось как можно больше народу. Они славные ребята, уж поверьте, хоть вас и учили совсем другому… – Она горько усмехнулась и снова взялась за трубу, свободной рукой делая в журнале какие-то пометки. Эдвард промолчал – прежнее жгучее чувство клубком засело в груди – затем признался негромко:

– А я боюсь, Эрнеста. Боюсь смерти, а в особенности – смерти бессмысленной. Не хочу, чтобы ценой моей жизни спасался человек, которому до меня и дела нет.

– Никому не говорите этого, – мгновенно обернулась к нему девушка: глаза ее предостерегающе вспыхнули темными искрами. – Никому, даже мне.

– Почему? – искренне удивился Дойли. – Разве оттого, что ты не признаешь своих страхов, они могут исчезнуть сами по себе?

– Оттого, что вы о них скажете, они тоже никуда не денутся, – Морено с силой захлопнула журнал и прижала его к груди. – На самом деле нет никаких страхов, мистер Дойли – только ваши чувства, которые вы определяете этим словом. Называйте их по–другому: «сомнение», «опасение», «тревога», «подозрение», «волнение» – как угодно, только не так. Потому что как только вы признаете свой страх – он получит над вами власть, избавиться от которой будет очень непросто.

Эдвард не мог с уверенностью сказать, сколько прошло времени – наверняка не больше минуты, но ему показалось, что та длилась несколько часов – когда он, наконец, решился протянуть руку и тронуть девушку за локоть.

– Я не дам вам умереть, – неожиданно тихо, хрипло, но как никогда убежденно пообещал он. – Ни вам, ни команде. Я же офицер – не положено мне оставлять своих солдат на верную смерть…

Он был совершенно искренен, произнося эти слова, и уверен в том, что ближайшее будущее в любом случае заставит его претворить их в жизнь. Однако прошел день, и второй, и третий, а вражеские суда так и не появлялись на горизонте: похоже, опасность миновала. На четвертые сутки, когда практически все – даже капитан Рэдфорд, даже Эрнеста – лишь изредка, без особой опаски изучали спокойную морскую гладь за бортом, на горизонте все–таки замаячил силуэт чужого судна. При виде него бывалые пираты сразу же повеселели.

– Судно торговое, да еще и не слишком крупное. Легкая добыча, за пару часов управимся, – сообщила не сразу понявшему все Эдварду Морено. Тот поспешил отвернуться – хотя почти год в команде «Попутного ветра» отучил его испытывать муки совести от самого акта грабежа, ему все еще тяжело было глядеть на впервые за эти четыре дня озарившую лицо девушки улыбку, полную искреннейшей радости хищника, предвкушающего отличную охоту и богатую добычу. Даже Рэдфорд, в последнее время крайне мрачный, приободрился при виде нее.