Под фригийской звездой

Он кинулся к ступенькам, откуда-то знакомым, стоптанным, толкнул дверь, действительно оказавшуюся незапертой. Осторожно закрыл ее за собой и остановился в сенях, ничего не видя.

— Поднимайтесь наверх, — раздался тот же шепот, — лестница перед вами.

Щенсный нащупал перила и стал подниматься, прислушиваясь, — полицейский был совсем рядом. Чьи-то дрожащие руки вцепились в его плечо. Он вздохнул с облегчением: полицейский промчался мимо и побежал дальше по Стодольной, в сторону «Целлюлозы».

— Аккуратный, это же безумие! Что вы наделали, Аккуратный?!

Щенсный понял: Боженцкая. Он у Магды.

Она втолкнула его в комнату. Здесь было немного светлее.

— Простите, но это я… Сташека нету.

Его поразил собственный голос — чужой, какой-то деревянный и чуть хриплый.

— Ах, это вы, — смутилась Магда и, помолчав, спросила, уже спокойно, будто из вежливости. — А что со Сташеком?

— Должно быть, он вернулся на вечер.

— Снова на вечер? А у меня там разболелась голова. Пришла домой, но как-то не могла уснуть. Открыла окно и села. И вдруг слышу — выстрел! Испугалась. Пресвятая дева, думаю, не иначе несчастье случилось, ведь они поссорились! Гляжу в окно — бежит кто-то. И впереди свистят, и сзади свистят. Ой, думаю, это, наверное, Сташек, сейчас его сцапают!

— И вы решили Сташека спасти?

— А что, мне надо было стоять и смотреть, как его фараон заберет?

Темноту низкой, тесной комнаты рассеивал бледный отблеск уличного фонаря. Щенсный различил три кровати, пузатый призрак шкафа, стол. Он положил на стол узелок с землей. Голова шла кругом. Сташек — Боженцкая — случайное спасение, а может, не случайное, может, Сташек велел ей быть начеку — в таком случае она член партии.

— А рядом никого нет?

— Нет. Старуха уехала — Ядина мама, значит. В деревню уехала, к брату.

— Тогда мы можем говорить свободно… Откуда вы знаете кличку?

— Что, что?

— Откуда, говорю, вы знаете, что Сташека зовут Аккуратный?

— Ведь Болек так его назвал, когда вы его выбросили. И раньше иногда говорил: «Эй, ты, Аккуратный». В шутку, разумеется.

— А вообще-то вы давно знакомы со Сташеком?

— Да с месяц, наверное. Он пришел однажды с Болеком и потом зачастил.

— Просто так.

— Да.

И с легким смущением добавила:

— Он за мной немного ухаживает. И Болек тоже. Что ж, в кино или на танцы, пожалуйста, но, в сущности, мне не нравится ни тот ни другой.

— Что поделаешь, — рассеянно буркнул Щенсный. Он был разочарован: нет, Боженцкая не член партии, при таких обстоятельствах член партии не стал бы играть с ним в кошки-мышки. — Ничего не поделаешь, бывает и так.

Он подошел к окну. Из открытой рамы на него повеяло ночкой прохладой и покоем сонного города. Где-то пропел петух. Щенсный усмехнулся, вспомнив нелепое гаданье.

— По правде сказать, — доверительно сообщила Боженцкая, — когда парень начинает за мной бегать, он все теряет в моих глазах. Такой уж у меня характер.

«Не знаю, как насчет характера, а голова у тебя дурная», — подумал Щенсный. Нестерпимо хотелось курить. В горле пересохло — хоть бы разок затянуться! Он тщетно шарил по карманам — нашлись только сигареты.

— У вас нет спичек? Сейчас я принесу из кухни.

Он с наслаждением закурил.

— Спасибо вам большое. За огонек, разумеется, потому что за гостеприимство, за ваше доброе сердце я постараюсь отблагодарить при случае… Если вам когда-нибудь понадобится помощь — вспомните обо мне. Сейчас я докурю и уйду, только сначала хочу рассказать, как получилось с Гомбинским.

— Скажите мне правду, — шепотом попросила Боженцкая. — Вы его убили? Он погиб?

— Погиб. Но убивать мы его не убивали. Просто несчастный случай… Мы его догнали и давай ругать за то, что он выпивал со шпиками, дрался на их стороне, на вас повис словно куль какой-то — вообще за все его поведение, ну и за этот пистолет, из которого он целился в Сташека. «Получай свой пугач, — сказал Сташек, — и дружбе конец. Мы знаться с тобой не хотим, и никто теперь не захочет, потому что ты разбойник или даже хуже!» На это Болек: «Ну раз так, то я вам покажу, какой я разбойник!» Мы подумали — пугает, что будет мстить. Но только мы отошли, вдруг как грохнет! Подбежали к нему, а он лежит и пистолет валяется. Застрелился. Сам себя порешил от стыда или обиды, а может, у него были другие причины — не знаю. Пришлось удирать, чтобы нас не заподозрили. Сташек помчался по Луговой, ну а я свернул сюда и, наверное, попался б, кабы не вы. Хотя, кто знает, если вы кому-нибудь расскажете, что я убегал, был здесь, то неизвестно, что со мной будет.

— Я не такая дура, как вы думаете, — заметила Боженцкая; что-то в ее голосе поразило Щенсного, он насторожился, но Магда докончила, как всегда просто и естественно: — Никому не скажу ни слова, ни за что!

— В таком случае…

Он не договорил: с улицы послышались шаги, голоса. На тротуаре у двери маячили три фигуры.

— Вот-те на, они возвращаются с Баюрским. Что теперь делать?

Щенсный не знал. Они вместе с Магдой смотрели, как Баюрский держит одну из девушек за руку, о чем-то просит, уговаривает, та вырывает руку:

— Ладно, сейчас посмотрю, можно ли…