Под фригийской звездой

— Значит, вы все же немного боялись?

— Да нет же. Знай себе насыпали курган. Три месяца, с апреля. Вся деревня работала, чего тут бояться? Всем миром ведь! Нет, страха не было, только разные недоразумения, склоки какие-то. С камнем, например.

— Значит, вы на кургане камень поставили? Хоть красивый?

— Еще бы! Хорош камень, хорош… Большой, массивный, такой весь гладкий, а по бокам зернистый — словом, чудо камень! От Общества народных школ в Жешове. Сами предложили. Прекрасно, но какую надпись на нем сделать? Начался спор из-за надписи. Ксендз говорит: «Кисель должен быть обязательно!» А я не соглашаюсь. Тогда ксендз давай меня совестить. Что, мол, подумают люди, если не будет Киселя? А власти? Непочтение к духовному пастырю и, можно сказать, чуть-чуть попахивает «большевией». А значит, снова приедет комиссар с декларациями… Ксендзу обязательно хотелось возвысить своего предшественника и таким образом себя тоже. И он так крутил, так подзуживал, что половина комитета согласилась наконец с одной только поправкой, чтобы ксендз шел вторым, то есть вначале Пыж, а после него ксендз Петр Кисель, который был в нашем приходе при Пыже. Все под этим подписались, а я нет. «Вам я не удивляюсь, — сказал я ксендзу, — но удивляюсь мужикам и никогда не пойду на это». Вышли мы из комитета, из дома ксендза, и спорили всю дорогу, а мужики как раз у магазина стояли — услышали. И это разнеслось по всей деревне. Народ возмутился, и прямо с обедни все двинулись к дому священника. А у нас как раз шло заседание. Вышли мы на крыльцо, и ксендз говорит: «В чем» дело? Пусть кто-нибудь один скажет!» Но куда там! Крик, ор, одно только можно было понять: что если рядом с Пыжем будет еще чье-нибудь имя, то они в ту же минуту разобьют камень! Ксендз подумал-подумал: «Ну, раз ваше требование такое, то моего предшественника отблагодарит господь бог!» Пришлось мне ехать в Жешув, в Общество народных школ, чтобы они не меняли нашу надпись, как им ксендз велел в письме. А они, знаете, что сказали? «Если б вы даже требовали и настаивали, мы бы все равно не изменили».

— Ну и как осталось?

— Как мы хотели, увидите. Наверху крест над цепами и косой, а под ними «Михалу Пыжу 1624*1936». Без Киселя.

Сзади закричали: «Едет! Едет!» Колонна всколыхнулась и, смешавшись, сползла с дороги в сторону, в канаву и на край посевов.

В клубах пыли выскочила подвода, украшенная зеленью, большая, запряженная четверкой прекрасных сивок. По бокам, распустив по ветру двухцветные ленты, в белых нарукавниках мчалась крестьянская свита на гнедых конях, подобранных один к одному, а за ней — взвод улан.

Из рядов то и дело раздавались крики: «Да здравствует Войско Польское!», «Да здравствует Витос!» Но ни один голос не прозвучал в честь первого Лица в государстве, и Лицо на телеге с весьма постной физиономией, на которой лишь для приличия мелькала тень дружелюбия, поднимало два пальца к козырьку генеральской фуражки.

— Лошадьми правит мой сосед, — заметил Поточек. — Адам Вонсач, самый старый у нас в Новосельцах.

Колонна снова построилась на дороге и двинулась бодрым шагом, чтобы наверстать потерянное время; на холме за поворотом, сразу на первом же дворе, оказался колодец, около которого стояли четыре дежурных с зелеными повязками на рукавах.

— Вот вода! — приглашали они. — Вода для гостей!

Ясенчик выскочил вперед и стал пропускать на водопой по округам — сначала Куявы, затем Сохачев и так далее, по порядку, быстро, весело. Дежурные работали ведрами без передышки, наливая воду в обыкновенные корыта для скота. Люди подбегали и, наполнив котелки, бутылки, лейки — да, и такая посуда тоже попадалась, — сразу же через двор выходили на большак.

— Хорошо ребята работают, правда? Таких дежурных активистов у нас три тысячи, — похвастался Поточек. — Все из Ярослава.

Вообще, по его словам, Ярославский уезд показал себя лучше всех, привел шестьдесят пять тысяч крестьян с пятьюдесятью знаменами и тремя оркестрами. Ланцут прислал около сорока тысяч, Пшеворск — тридцать пять тысяч, Жешув — десять тысяч… Бжозов в количестве двух тысяч прибыл на собственном поезде. Из Томашева, Замостья, Грубешова приехали на телегах, проведя в пути несколько дней…

Хата, у которой они остановились, стояла на берегу одна-одинешенька, над долиной, бывшей некогда дном озера. При Пыже костел был окружен водой с трех сторон, только дамба соединяла его с сушей, с деревней. Татары атаковали дамбу, а новосельчане, окопавшись у костела, били по ним из мортир, пока не оторвали нечаянно голову ихнему бею. Тогда орда жалобно взвыла и ушла лесами за Танев и Буг.

Просторная чаша бывшего озера снова была полна до краев, только холм с костелом торчал посередине, будто остров. Людские массы текли густыми потоками в сторону кургана — несметные, необозримые, пестря красками, то темными, то светлыми, но всюду матовыми, с одной только серебристой струйкой, сверкающей ярким блеском. Пришлось как следует напрячь зрение, чтобы разглядеть, что это играет солнце на штыках и саблях, на броне танков.