Под фригийской звездой

Хозяйка скользнула по нему ленивым взглядом, вроде бы удивленная, кто это тут такой шебуршится.

— Я кому-то не нравлюсь?

— Нет, почему же… Но вы не так щедры, как хозяин. Хозяин нам работу дает, не скупится, а вы а еду скупитесь, следите, чтобы мы, не дай бог, не переутомились.

Тут не выдержал хозяин.

— Эй, большевик, что надо? Ты голоден, что ли?

— Не я один, хозяин. Мы все голодны!

— Кто все? Каждый говорит за себя! Буцек, ты голоден?

Буцек, застигнутый врасплох, захлебнулся бурдой, которая пошла у него из ноздрей пузырями.

— Не-ет, — бормотал он, вытирая нос, — я не-ет…

— А Вацек? Говори, Вацек, тебе мало еды?

— Нет, пан хозяин, не мало.

Червячек опросил всех учеников, и все ответили, что они сыты, что еды им хватает.

Щенсный рассвирепел, возмущенный этим отступничеством. И пошел резать правду-матку по-своему, по-жекутски:

— Эх вы, дурье трусливое! Черт бы вас всех подрал… Кто сегодня скулил в жилетку, что не выдержит больше с такой жратвой? Без мастера вы прямо герои, а в глаза сказать — кишка тонка оказалась?

И дальше в том же духе.

— Если не будете требовать, позволите над собой измываться, то он вас сквозь свою центрифугу пропустит и выплеснет вон из мастерской.

Те дурни от страха трясутся, хозяйка глаза таращит, никогда такого не видала, а хозяин хлопает в ладоши, хохочет, подначивает:

— Давай, давай! Жми, не стесняйся! Буржуй, кричи, кровопийца, разрази его гром, кричи, беднота, соединяйся!

Он отдышался, вытер лоб платком и повернулся к жене:

— Слышь, Зося, он голоден… надо ему дать чего-нибудь.

Она принесла два ломтя хлеба с зельцем и кружку кофе.

— Ну а вам, пожалуй, не надо, — обратился Червячек к ученикам. — Вы же не голодные?

— Нет, — ответили они, глотая слюни. — Спасибо, мы наелись.

Щенсный только взглянул на изменников и принялся за еду.

— Вот кабы хозяйка еще чем-нибудь попотчевала, я бы был сыт совсем.

Не говоря ни слова, она поставила перед ним миску щей, оставшихся от обеда. Опорожнив ее, Щенсный почувствовал наконец, что живот у него полон. Он весь внутренне собрался и ждал, гадая, как Червячек станет его выгонять: немедленно, с треском, с руганью или потихоньку, донимая и издеваясь.

Но Червячек, выпроводив после ужина учеников, преспокойно ковырял в зубах.

— Вот ты, значит, какой… Политический. Политуру воровать не будешь, но зато начнешь подстрекать, всю мастерскую разложишь. Иди-ка, парень, сюда, поближе, послушай, что я тебе скажу… Будешь у меня получать пять злотых в неделю. Работы ты не боишься, я уже заметил. Я тебя выведу в мастера, ты только остальных оставь в покое. О себе думай, только о себе. Ты сегодня получил хороший урок, а? То-то. Ни на кого и на на что не надейся, разве что на свои локти. Локтями проталкивайся и бочком. В жизни все больше приходится двигаться бочком, потихоньку да помаленьку, глядишь и пробрался.

«Я думал — выгонит, а он дал прибавку», — недоумевал Щенсный, выйдя от хозяина.

Он шел к себе в каморку через мастерскую и вдруг наткнулся на хозяйку, которая несла в руках пеструю подушечку и остановилась в смущении.

— Я хотела посмотреть, есть ли у тебя что под голову…

Никогда до сих пор она этим не интересовалась, вообще не замечала его.

— Что за «ты»? — спросил Щенсный. — Напомните, когда мы с вами пили на брудершафт, я что-то запамятовал.

— Простите, мы обычно так обращаемся к ученикам. Я вот хотела вам думку положить, потому что…

— Спасибо, у меня уже есть все, что нужно. Хозяину положите.

Щенсный долго не мог заснуть. Ему не нравилось, что он снова попал в «большевики», не нравилась вся эта история с прибавкой. Вспомнились слова, слышанные на митинге на «Целлюлозе» — об объедках. Василевский или Марусик — кто из них сказал, что капитализм швыряет иногда рабочим куски с барского стола? За подлую работу. Получалось, что и ему теперь швырнули кусок за то, что он отступился от других учеников, получалось, что «красные» правы. Это ему не нравилось. Хоть ему и не в чем было себя упрекнуть, но на душе остался неприятный осадок и какое-то беспокойство.

«Прибавка мне действительно полагается, — успокаивал себя Щенсный. — Я работаю лучше других учеников. Но если он думает, что купил меня, то я это выбью у него из головы».

Но Червячек вел себя так, словно ничего не произошло. Только в субботу после работы поставил на поднос шестую рюмку для Щенсного. Выплата денег сопровождалась всегда одним и тем же ритуалом: на верстаке лежали приготовленные для каждого деньги и стоял поднос с рюмками для хозяина и четырех подмастерьев. Хозяин сперва расплачивался с учениками, чтобы избавиться от мелочи, затем с подмастерьями, чокаясь и выпивая по рюмке с каждым из них.

Когда он чокнулся со Щенсным, подмастерья тревожно переглянулись. Ведь хозяин, хотя и заплатил ему меньше, этим как бы приравнял его к ним. С тех пор они были настороже. Не помыкали Щенсным, как другими учениками, но сторонились его и тщательно скрывали от него тайны ремесла.