Под городом Горьким

–Тогда смотря для кого он хороший,– промолвил преподаватель.–Для вас хороший, не возражаю... В городе одно более-менее престижное училище – это наше, и здесь учились, учатся и, надеюсь, больше не будут учиться ваши далекие и близкие родственники, дети друзей и знакомых...

– Чем я вам так не угодил?

– Я же вам как-то раньше все объяснил... В нашем училище должны учиться одаренные дети. Неважно, кто у них отец, мать... Я всегда был против блата. И взятки не беру. Лучше в одном костюме ходить, чем запятнать совесть...

– Простите, а как же вы кормите семью?– выпучил глаза на Моресанова подполковник.– Поделитесь опытом, если не секрет.

Моресанов ответил не сразу:

– Тяжеловато. Не спорю.

– А Мельник купил зятю новую иномарку. И сам уедет на «мазде» . А почему? А потому, уважаемый, что умный человек, голову на плечах имеет. Вот так надо и жить...

– Не учите меня, будьте добры,– запротестовал Моресанов.

– Да вас, смотрю, поздно учить,– смирился подполковник.–Ну, что ж... Будем считать, что разговор окончен. Посидите пока. А там уж что прокуратура скажет...

За дверью послышался голос Пырха, тот, никак, поднял бедлам: по-видимому, припомнил, что в столице он и не такое сознательно вытворял и ничего, а здесь и слово им не скажи!.. Надоело. Сколько можно терпеть? «Пустите меня-я-я!» Пырх, конечно же, припомнил еще, что у него срываются занятия, но кому это интересно? Капитану? Подполковнику? Чтобы вел он себя более достойно в милиции, кто-то ткнул ему в бок кулаком, а, может, стукнул и по голове – здесь, в кабинете начальника, Моресанову не было видать всего этого, но когда Пырх завопил не своим голосом «уй-й-й-й-й!», он был уверен, что все так и было.

Стремоусов нажал на кнопку и приказал капитану, который просунул голову в дверь:

– Уведите. И того вместе с ним...

Выходя из кабинета, Моресанов повернулся к подполковнику, улыбнулся:

– А тот «кусок золота»... помните свою племянницу, которая училась у нас по вашей протекции... так и не научился играть ни на одном музыкальном инструменте. Не заблестело золото... Встретил на днях ... работает тот «кусок золота» на базаре в торговом ряду...

– Выйдите!– Стремоусов грохнул кулаком по столу.

Пырх уже более не напоминал о столице, молча ковылял впереди Моресанова и прикидывал в уме, на кого раскинут его уроки. И – нисколько не укорял себя, что оставался возле догоравшего кресла до последнего... Хоть, может, и не надо было надеяться на Степана Викторовича, а дергать? А что, когда его уже и вовсе нет в городе?..

Как только за Моресановым закрылась дверь, бывший директор местного музыкального училища Мельник выглянул из небольшой комнатки, предназначенной для отдыха, что была сразу же за спиной Стремоусова. Они обменялись взглядами. Улыбнулись.

– Ты все слышал. Это кресло им долго будет помниться, – пообещал подполковник и взял в сейфе початую бутылку коньяка.–Потому что жить не умеют. И самое главное – не хотят, идиоты, учиться. Вот в чем беда. Вот в чем их изъян. Подсаживайся, Степан Викторович, к столу. Волновался, вижу...

Мельник подтвердил:

– Да не железный...

– Руки трясутся. А волновался напрасно. Напрасно волновался, почтенный. Мы друзей в беде не бросаем. Ну, сожгли стул...

– Кресло, – поправил Мельник.

– Ну, сожгли кресло...Если бы ты раньше нам сообщил, то мы б их всех и замели. Всех!..

– Всех не надо,– замахал руками Мельник.– Нет, нет! Там и хорошие люди есть!..

– Но ведь они же жгли кресло, так бы сказать – тебя!..

– За компанию. За компанию,– Мельник проглотил подкатившийся к горлу комок, потянулся за бокалом с коньяком, поднял его трясущейся рукой. – Не будем о кресле... Забудем. Раз и навсегда. Пускай они думают, что я ничего не знаю. А мне, между прочим, сам Пырх... тот, что с бородкой, и сообщил, что будут сжигать кресло... и что он будет также сжигать... вместе со всеми. Чтобы я, дескать, знал. Предупредил. Молодчина. Свой человек. Если бы он даже и отказался, сделал Пырх и на это упор , то сожгут другие. Так что все равно... конец один. Попросил заранее извинения. Это же я его пригласил в училище. Друг мой институтский словечко замолвил за Пырха...

Услышав про Пырха, подполковник сразу же проглотил крепкий напиток, крякнул и механически нажал кнопку в крышке стола, и в дверях появился лейтенант, которому Стремоусов приказал отпустить «на все четыре стороны» поджигателей кресла. А Мельнику , не скрывая разочарования, громко заметил:

– Мать вашу!.. Предупреждать надо!..

И плюхнулся в свое кресло, в то самое, о котором Моресанов подумал, что оно б горело еще ярче, чем горело кресло их бывшего директора!..

ПАМЯТНИК

Тимчиха последний раз шаркнула метлой по холодным, покрытым утренней росой плитам, которыми плотненько выложена вся территория вокруг памятника Ленину, задрала голову вверх, с хрипотцой вздохнула и проговорила раздраженно и с нескрываемой печалью: