Под горой Метелихой<br />(Роман)

Сейчас Николай Иванович наблюдал за Нургалимовым со стороны. За Красным яром по лесной тропе свернули в сторону Кизган-Таша. Шли гуськом: впереди Андрон, затем Семен Калюжный с Хурматом, Нургалимов со своей лошадью и позади всех Николай Иванович.

Дорога становилась всё грязнее и уже. Каменка ушла в берега, оставила у древесных стволов кучи мусора. Жирный и липкий, как мазут, ил расползался под ногами, чавкал, засасывал сапоги выше щиколотки. По обочине голубели подснежники, тонкими белыми свечками пробуравливали прелые листья буйные побеги папоротников. А сверху струился тягучий, как мед, пряный смолистый запах молодой хвои.

Где-то поблизости, скрытые частым ельником, самозабвенно бормотали тетерева, живность лесная копошилась на ветках, чирикала, хлопотала в дуплах и на земле. Вот из-под ног Андрона метнулся вверх по стволу сосны маленький серовато-рыжий комок. Белка! Присела пушистым столбиком на обломанном старом сучке метрах в двух от земли и тут же принялась кокетливо охорашиваться, недовольно посматривая вниз темным настороженным глазом.

Андрон шагал не разбирая дороги и держа руки за спиной. Широкая спина его размеренно покачивалась то вправо, то влево. Словно и не торопится человек, а за ним не угонишься. Калюжный уже расстегнул ворот кителя, снял фуражку, а Андрон идет в шапке к в подпоясанном полушубке, временами останавливается, чтобы подождать отставших, и снова шагает молча, немного сутулится.

Николай Иванович догадывался, о чем сейчас думает Андрон: «Эх, Дуняшка, Дуняшка! Сколько уж лет-то минуло? Андрейке на пасху четырнадцатый пошел…»

— Растревожили вы, Салих Валидович, старую рану у моего хозяина, — вполголоса заговорил Николай Иванович, нагоняя Нургалимова на песчаном пригонке, — не нужно было этим омутом восторгаться!

— А что? — с испугом повернулся тот.

— Дочь у него… единственная…

— Утонула?

— Сама… Сама с крутояра бросилась. Оставила двухмесячного ребенка.

— Да что вы говорите! А я еще «тянет» сказал…

— Давно уж случилось это, когда только-только артель у нас стала сколачиваться, а теперешний председатель тогда еще в сторонке стоял — всё прикидывал да присматривался.

Впереди открылась поляна. За кустом у канавы стоял старый, источенный временем межевой столб; по одну сторону от него начинались земли «Колоса», по другую — татарского колхоза «Берлик». Андрон остановился как раз напротив этого столба, для чего- то снял шапку. Стали у столба и Хурмат с Калюжным.

— Вы знаете, Салих Валидович, сколько здесь мужицких зубов да ребер поломано, сколько бород повыдрано с корнем? — нагоняя Нургалимова, снова заговорил учитель, указывая на столб. — До революции на этой поляне деревнями сшибались. Украдкой перекапывали столб.

— И после немало драк было, — вставил свое замечание Хурмат, — до самого колхоза война была. Теперь живем мирно.

— А столб всё же стоит?

— Стоит, — отмахнулся Андрон. — Так, для близиру.

Закурили все из кисета Хурмата; Нургалимов закашлялся до слез.

— Ну и ну! — только и выговорил он и даже схватился за горло. — Это же как братишка с фронта мне пишет: «Смерть Гитлеру, конец фашизму!»

— Гитлеру так и надо, а мы ничего — живем, — улыбнулся Хурмат.

— В Крыму им сейчас дают прикурить! С Керчи и с Перекопа одновременно. Слыхали, наверно? — спросил Нургалимов.

— Внучок вечор рассказывал, — подал свой голос Андрон, — вроде бы уж с трех сторон жмут его к морю. Худо вот, Салих Валидович, что радио-то наше совсем замолчало. А сейчас надо, вот как надо это народу! Не то ведь, что было осенью в сорок первом. Помог бы ты нам с батареями. Каждая сотней пудов окупится.

Нургалимов достал записную книжку, а Николай Иванович вспомнил вдруг двадцать девятый год, когда тракторист по ошибке запахал часть полосы Андрона и чуть было не поплатился за это жизнью. Сейчас Андрон просит у секретаря райкома батареи для приемника: «Каждая сотней пудов окупится!» Не себе — государству! Ну как же можно было подумать Нургалимову, что учитель оставит этих людей! И могила на вершине Метелихи. Дочь…

— Что вы сказали?

Это спросил Нургалимов. Оказывается, последнее слово Николай Иванович произнес вслух.

— Не обращайте внимания. Это со мной случается! — попытался усмехнуться учитель. — Стареть, верно, начал: как ни говори, на шестой десяток перевалило.

— Будет вам. Мы еще спляшем на свадьбе вашей Вареньки. Верно, Андрон Савельевич?

— А это я давно уж ему говорил! — живее обычного отозвался Андрон. — И ему, и Семену вон Ели- зарычу, и Хурмату. Вот переженим, повыдаем замуж всю эту теперешнюю мелочь, сдадим им свои дела, и тогда уж — на полную пенсию! Кто на лежанку, кто на печь.

— Но для этого надо еще поработать, Андрон Савельевич! — подхватил Нургалимов. — Поработать на совесть, чтобы молодым хозяевам оставить в наследство добротный дом! Крепкий, просторный, полный света и воздуха! Чтобы молодым не пришлось с первых же дней беспокоиться о ремонте и не вздумали бы они, упаси бог, подпирать стены кольями!