Под горой Метелихой(Роман)

Ни отца, ни Романа Васильевича поблизости не было. Что делать? А сутулый уже отошел к дороге; не меняя тона, сердито выговаривал что-то Артюхе, уселся в возок. Долгим взглядом проводила его Верочка.

— Вы не скажете, Артемий Иванович, как фамилия этого товарища? — спросила она у Гришина, когда возок уже скрылся из виду.

— Это вы про кого? А… про этого. Ну и дал мне прикурить! И всегда оно так — стрелочник виноват! И чего я ему на глаза попался?

Артюха и в самом деле принялся вытирать платком шею, не зная еще, что ответить на вопрос Верочки, и чувствуя одновременно, что это не праздное любопытство.

— Где он работает? В Бельске?

— Черт его знает! У начальства, сами знаете, не у каждого спросишь. Должно, из Уфы. Уж не знакомый ли?

— Похож на одного… знакомого. Очень похож. Только давно это было.

Глуповатая улыбка сползла с лица Артюхи.

— Может, припомните?

— Я всё хорошо помню, ничего не забыла.

Верочка провела пальцами по глазам и не видела, как судорожно глотнул Артюха.

Ночью Верочка записала в своем дневнике:

«Он! Я не могла ошибиться! Не могла!! Я хорошо помню подвал комендатуры. Иващенко разговаривал с офицером, который был у нас с обыском на Коннобазарной, а этот вошел с папкой.

Я не знаю, сколько времени он пробыл на стройке, с кем еще разговаривал кроме как с инженером и тов. Гришиным. Спросила потом у Артемия Ивановича: кто это? Он сказал, что не знает, — должно быть, из Уфы».

Подумала еще, поставила на полях страницы дату «17/07—31 года» и дважды подчеркнула ее.

* * *

За мельницей Каменка снова ныряет в темень лесную. Берега у нее здесь ровные и течение спокойное. Вплотную к самой воде подступают поросшие мхом древние ели, распростерши навстречу друг другу темные, оголенные снизу сучья. И вода в этих местах темная. Но вот лес расступился, вправо и влево раскинулась широкая луговина. Раздвинула свои берега и Каменка. Здесь много солнца, река играет светлыми струями, в заводях нежится на мягком илистом ложе, а еще дальше — перекат.

Каменная зубчатая гряда перегородила в этом месте реку, приподняла дно. Зализанные красные валуны лежат недвижно. Сжатая с обеих сторон отвесными берегами, бьется здесь Каменка, пенится в каменном желобе и падает с высоты нескольких метров в такую же каменистую чашу. Вечерами, когда на заходе полыхает заря, над впадиной расстилается розоватый туман. Это и есть Красный яр — омут.

Дурная слава живет в народе об этом месте. Старики говаривали, что тихими летними ночами в полнолуние на берегу Красного яра собираются русалки, водят свои молчаливые хороводы или сидят на холодных скользких камнях, распустив по плечам длинные волосы. Недобро человеку оказаться ночью у Красного яра. Заманят его утопленницы к себе, закружат, а потом — под руки да и в воду!

На берегу, под самым обрывом, дубок кряжистый ухватился разлапистыми корнями за кремнистую землю. Дерево старое, а росту ему не дано. Так и осталось пришибленным, только год от году в стороны раздается да наростов на нем прибавляется. Про наросты эти тоже недоброе сказывали: как утонет кто в Каменке или умрет не своей смертью — новый наплыв на стволе, а в этом году разом два вздулись. Вот как всё оно получилось…

В междупарье встала Дуняша на ноги. Молодое дело не стариковское: неделя-другая минула, вновь заиграл на щеках румянец. Облегченно вздохнула тогда Кормилавна, Андрон разговорчивей стал, да и Дуняша вечерами, как с коровами управится, наведывалась к родителям. Расправились морщины на лице Андрона Савельевича.

И вот — гром с ясного неба! В покос дело было. На луга вся деревня высыпала, — травы по пояс в том году выросли. Ну и жили все там же, в лесу, за Красным яром. По росе — с косами, после обеда — с граблями.

Андрон в этот раз ночевал дома. Кобылица ожеребилась; не бабье это дело — за лошадью в таком случае присмотреть. Справный жеребеночек народился, со звездочкой. Постоял Андрон под навесом, вздохнул шумно, Воронка запрягать начал. Кормилавна корову на улицу выпустила, узелок с хлебом мужу вынесла, огурцов малосольных, чугунок с кашей гречневой. Только подошла к телеге, а тут Игнат верхом прискакал. Лица на нем нету. Лошадь бросил на улице, сам в ноги Андрону повалился. Обмерла Кормилавна, так и осела у колеса. Андрон — Воронка из оглобель, с маху упал животом на сытую спину мерина да с места во весь опор. Игнат за ним — только пыль по улице.

Прибежала на покос Кормилавна, запыхалась. Под дубком, у самого яра, сват Денис лежит, руки раскинул, язык прикусил зубами. Железными вилами пропорото дряблое тело свата, так и пришито к земле. А в яру — мужики с баграми. Выловили они из воды что-то белое, Андрону с рук на руки передали. Глянула Кормилавна сверху, потемнело у нее в глазах…

С вечера стожок Денис ставил, сам наверху стоял, Дуняша волокуши к стогу возила, Игнат подавал. Торопился Денис: тучка над лесом нависла. Да ничего, обнесло ее краем. Ну, поужинали, спать полегли. Игнат с женой — под телегой, старик у стога попону бросил. Сон придавил камнем.

Перед рассветом трясет старик за плечо сына (это уж сам Игнат рассказал Андрону):