Под грязью - пустота

   Нолик быстро попятился к машине, попытался открыть дверцу правой рукой, вспомнил, что в ней пистолет, переложил его в левую руку. Краб стоял не шевелясь.

   – Передайте вашим, что не нужно со мной так разговаривать. Никому. А тебя я запомню.

   – Обязательно. Только это все не я придумал, сам понимаешь…

   – Понимаю, – сказал Краб.

   – В машину садись, придурок, – Кирилл потянул Нолика за куртку.

   Нолик потыкал вслепую пистолетом в левой руке в поисках кармана, нашел. Потом сел в машину.

   Пока топтались на улице, машина успела остыть.

   Что там еще сказал Краб, Нолик не услышал. Краб сел на свое место, хлопнул дверцей.

   – Домой.

   Водила мотор не глушил. Машина сдала задним ходом, развернулась. Нолик оглянулся на клинику.

   Тройка подошла к микроавтобусу. Ворота закрылись

   Пистолет, вспомнил Нолик и осторожно тронул Краба за плечо.

   – Что?

   – А пистолет куда?

   – Пистолет?

   – Ну да, ТТ.

   – Себе оставь. Может пригодиться сегодня. Только смотри, – Краб обернулся к Нолику, и тот отшатнулся от него, – будешь его в руках держать как нож в подвале…

   Краб фразу не закончил и отвернулся.

   – Ага, – сказал Нолик и зачем-то добавил, – Спасибо!

   Наблюдатель

   Кабинет. Лет сто назад в нем, видать, сиживал какой-нибудь граф и излагал уездному врачу свои взгляды на облегчение жизни народной. Или наоборот, жаловался жандармскому офицеру на неблагодарность пейзан. Или еще кто-то болтал на любую другую тему.

   Говорил наверняка очень увлеченно и страстно. Кабинеты вообще располагают хозяев к увлеченным и страстным разговорам.

   Вон даже нынешний Хозяин, человек деловой и суровый, ударился вдруг в патетику. Как же им всем хочется выговориться! Перед кем угодно! Постараться рассказать, задыхаясь и захлебываясь слюной, что жизнь прожита не зря, что есть под ребрами, между уязвленным желудком и изболевшейся печенью, место для души. И что именно эта изможденная и очень ранимая душа и заставляет его, бедного и страдающего, делать все эти гнустности и подлости.

   Хозяин говорил, подкреплял свои слова резкими, рубящими жестами. Иногда пальцы его шевелились, словно в поисках горла собеседника. Пытается быть убедительным. Только все его аргументы, все его изболевшиеся внутренности – не интересны они Гаврилину. У Гаврилина сейчас только одна мысль, одно желание. Выжить.

   Хозяин несколько раз энергично прошел по кабинету и теперь немного задыхался, вернувшись в кресло. Рука нашаривает сердце, связки время от времени перестают подчиняться старику и вместо слов вырывается просто сипение. Как из чайника, вода в котором уже давно выкипела. Или как шипение змеи…

   – Я не могу тебя просто так отпустить. Даже если захочу.

   Даже если захочешь, кивнул Гаврилин. А ты не захочешь. Ты не захочешь меня отпустить просто так. Ты захочешь сыграть со мной в одну из своих воровских игр. И не воровских даже. А просто игр.

   Сколько вас сейчас играют с такими как я в эти простые и душещипательные игры. Вот такой же как ты говорил мне: «Отдохните, Саша!». Отдохните.

   – Как вы меня нашли, кстати? – Гаврилин спросил это автоматически, даже не подумав, что вопрос этот сейчас неуместен и никак не согласуется с рассуждениями Хозяина о законах.

   – Что? – Хозяин закашлялся.

   – Нашли меня как? – повторил свой вопрос Гаврилин, лихорадочно соображая, как превратить этот слабый и нелепый в устах опытного и сильного человека вопрос. – Ничего странного вы здесь не обнаружили?

   – Как… – Хозяин прокашлялся, – Если кто-то нарвался на пулю и не хочет светиться, то он отправляется в «Гиппократ».

   – Вы ж не знали, что меня ранили. Не было этому свидетелей.

   – А мы решили просто так проверить, на всякий случай. Была стрельба. Могут быть и подстреленные.

   – Повезло вам!

   – Тебе не повезло.

   – Серьезно? – Гаврилин слепил на лице скептическую улыбочку, больше похожую на гримасу боли, – Я же вам уже говорил. Вы почти два месяца не могли вычислить и накрыть Солдата с его героической группой, а тут прямо вам в руки попался тот, кто этой группой руководил. Счастье, говорите?

   Хозяин откинулся на спинку кресла. Морщины на его лице стали резче и глубже. До самого затылка скоро дойдут, мелькнуло у Гаврилина, и голова развалится как пересохший ком глины.

   – Хочешь сказать, что лег в клинику специально?

   – Уже два раза говорил. Это вы теперь сами сказали, – ответил Гаврилин механически, потому что в голове его вдруг полыхнуло ослепительным пламенем озарение. В пору «Эврика!» кричать. И – на мороз. Голым.

   Вот так пообщаешься с умным человеком, и у самого наступит прозрение. Вижу! Вижу!

   Гаврилин прикусил губу.

   Два месяца никто не мог предсказать действий Солдата и Палача. Два месяца все пытались найти убийц, но у них ничего не получалось. Когда кто-то выходил на Палача и Солдата, мудрая Контора принимала меры, и все снова шло по накатанной дорожке.

   И вдруг словно ослепление нашло на Григория Николаевича. Он укладывает Гаврилина в клинику, которую действительно должны были проверить в первую очередь. И его сразу же вычислили. Сразу.

   – А что, нельзя просто ко мне обратиться? – спросил Хозяин, – Как говорят отморозки, забить стрелку.

   – Можно было… – протянул Гаврилин, – можно было…