ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

Прибыл еще один поезд; оттуда проворно выскочили солдаты и принялись разгружать мешки с мукой. Военные сваливали их в кучу в зале ожидания возле тюков с воинским обмундированием и с негодованием сгоняли примостившихся на них людей, которые машинально забрызгивали их плевками. Провинившиеся безропотно уходили, явно не желая терпеть эти несправедливые, по их мнению, оскорбления из-за своего совершенно естественного поведения.

Эти солдаты были опрятно одеты; они усердно и весело выполняли свою работу под руководством офицера, чье доброжелательное отношение к своим подчиненным резко отличалось от традиционного высокомерия китайских военных чинов. Очевидно, следовало быстро разгрузить вагоны, и офицер пришел на выручку: он стал носить на спине мешки, перебрасываясь с солдатами шутками. Все они были молоды, расторопны, весьма приятной наружности.

Мне снова сказали, что эти люди входят в состав коммунистической армии. Действительно, это были войска, выдержавшие первый натиск врага в Шаньси; я слышала, что лишь эти части отличались дисциплиной и у них было кое-какое вооружение. Возможно, это так, но я не в состоянии ни принимать, ни опровергать данные сведения. Ясно одно: невзирая на то, что коммунисты воевали с отделившимся от них Чан Кайши, и эта война привела к страшному кровопролитию, именно они сразу же поспешили на помощь Родине, чтобы защитить ее от захватчиков.

Устав слоняться по платформе и по-прежнему чувствуя боль в колене, я решила отдохнуть и вернулась в зал ожидания. Небольшая группа китайцев вела там бурные прения. Один произнес пламенную речь, из которой я не поняла ни слова, а затем собрание кончилось; на прощание китайцы приветствовали друг друга, вскидывая вверх сжатую в кулак руку. Неужели это тоже коммунисты?* Как же изменился Китай, где я так долго жила в последние пятнадцать лет!

* Впоследствии я узнала, что поднятая рука со сжатым кулаком не является приветствием исключительно коммунистов. Дети, которые учатся в китайских гоминьдановских школах в Дацзяньлу, где я сейчас нахожусь, делают тот же самый жест, когда поют государственный гимн.

В толпе продолжали рассказывать душераздирающие истории о войне, сеявшей разорение и смерть, — над нами витала угроза неожиданного обстрела. Дважды людям, очевидно под влиянием нервного перенапряжения, мерещился гул приближающихся самолетов; ни Ионгден, ни я не слышали ни малейшего шума — никаких самолетов не было и в помине. Тем не менее обитателей вокзала охватила паника. Зал молниеносно опустел, китайцы выскакивали наружу и принимались метаться, как накануне. Мы же с ламой, как и вчера, оставались на своих местах. От ожидания наша энергия убывала, а души погружались в оцепенение, граничившее с безразличием к собственной судьбе.

И все же во мне еще остались какие-то чувства, на которые можно было воздействовать. Так, один из наших соседей в тот же вечер вызвал у меня раздражение.

Вокзал снова заполнился людьми, какой-то косматый субъект, то ли за неимением другого места, то ли потому, что ему здесь понравилось, обосновался в проеме высокого окна, расположенного почти непосредственно над моей головой. Этот малый то и дело яростно чесал в голове, а затем принимался трясти своей пышной гривой и шляпой. Надев головной убор, он через пять минут снова снимал его, и все повторялось в очередной раз. Лихорадочные движения этого человека, вращавшего глазами, явно указывали на то, что его обуял неописуемый страх.

Неужели пришла пора ближе познакомиться с насекомыми, которых я видела один-единственный раз? Я тотчас же забыла о войне, бомбах и летавших в небе самолетах; нависшая надо мной угроза полностью завладела моим вниманием. Но паразиты, как обычно, пренебрегли вашей покорной слугой.

Стемнело, но о поезде ничего не сообщали!

Пока я гуляла по перрону, дышала свежим воздухом, а Ионгден, наверное, спал, мое место на скамье заняла какая-то женщина с младенцем. Вернувшись, я не решилась ее беспокоить из-за ребенка, сосавшего грудь, пока она спала.

Я уселась на один из своих чемоданов, стоявших на полу. Будь у меня длинный пояс или толстая веревка, я обвязала бы себе поясницу, подобно тибетским отшельникам во время их длительных медитаций, но у меня ничего не было под рукой. И вот, как и в первую ночь, меня одолела усталость; положив локти на колени, я опустила голову на руки и погрузилась в полудремотное состояние.

Начинало светать, когда послышались крики: «Поезд!»

Все тотчас же бросились на платформу. Я сумела отыскать место, убрав с полки кипу тюков, которую разместила там одна китайская пара. Ионгдену с монголом пришлось остаться в тамбуре.

Состав тронулся. Я потратила на ожидание шестьдесят часов, в том числе три ночи, и после отъезда из Пусатина находилась в пути пятнадцатый день. Выехав из Тайюаня четырьмя месяцами раньше, я добралась в Утайшань за каких-то три дня.