ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

Верующие, лежавшие на ступенях храма, смотрели, как их чашки постепенно наполняются чудотворной влагой. Собранная таким образом вода разливалась по флаконам, а затем отправлялась в дальние края, в Монголию или Тибет, для лечения больных. Другие паломники оставляли на лестнице кучки ячменной муки и ждали, когда они пропитаются жидкостью. Из этой муки якобы изготавливали средство для долголетия или использовали ее как лекарство.

По-видимому, дисциплина была в Пусатине очень слабой. Не говоря о высших служителях культа, монастырских ламах и чиновниках, выполнявших временную работу — все они крайне редко участвовали в совершавшихся обрядах, — даже простые монахи уклонялись от своих обязанностей.

В религиозном обряде, совершавшемся два раза в день, участвовали лишь молодые послушники. Эти юные шалопаи в разношерстном отрепье и потрепанных монашеских рясах держали в руках музыкальные инструменты, на которых они никогда не учились играть, и дули в них изо всех своих юношеских сил, били в барабаны и яростно ударяли по тарелкам. Путаясь в лохмотьях, заменявших им рясу, они трижды обегали вокруг храма под колоннадой. Затем ватага галопом спускалась по лестнице и трижды падала ниц у ее подножия, воздавая хвалу Богу. Покончив с этим, проказники разбегались, возвращаясь к своим играм, к работе у хозяина, а также, возможно, к какой-нибудь бессмысленной учебе.

Говорили, что статуя Джампалянга, стоявшая в храме, вокруг которого происходила вся эта кутерьма, наделена даром речи. Когда покойный панчен-лама приехал в Утайшань, она обратилась к нему и якобы предсказала нынешнюю китайско-японскую войну. Узнав об этом, я недоумевала, почему Джампалянг хранит молчание в своем алтаре и не возмущается шумом, который поднимают послушники, нарушающие его покой.

К счастью, на празднике можно было услышать более приятные музыкальные выступления. Изрядное число буддийских монахов, обитающих то в Утайшане, то в Пусатине, то в других монастырях, разбросанных по округе, родом из Монголии, а монгольские мелодии ласкают слух, хотя они и не обладают грозным величием тибетской музыки*. Терции и квинты флейт, серебристый звон колокольчиков, благозвучные кимвалы и сдержанные литавры — эта идиллическая музыка создает вокруг себя безоблачную атмосферу золотого века. Я слушала ее с наслаждением, будучи неисправимой дилетанткой, но следует заметить, что одни и те же звуки вызывают у людей неоднозначный отклик. Однажды вечером, когда я сидела на террасе, возвышающейся над долиной, и упивалась чарующей красотой этих ангельских напевов, один монгольский паломник народности ордос, говоривший по-тибетски, сказал мне:

— Вы слушаете музыкантов... А ведь под эту музыку шли войска Чингисхана.

Его взгляд блуждал вдали, как бы силясь разглядеть сквозь туман, начинавший окутывать горы, передовой отряд «людей-конников», которых грозный возродившийся герой вел на новые кровавые битвы.

Золотой век... Увы!.. Тремя неделями позже в Китай вторглись не Чингисхан с его всадниками, а японцы со своими самолетами.

Если бы не они, я бы отправилась в Ечин-Орта**, край ордосов, одно из мест непреходящего поклонения монголов великому хану, и увидела

бы там серебряную раку, в которой, по слухам, хранятся или хранились его останки.

* Тибетская религиозная музыка, сколь бы однообразной она ни была, а возможно, в силу своего однообразия и упорно повторяющихся лейтмотивов, производит необычайно волнующее впечатление, когда ее исполняют подлинные мастера. Мне никогда не забыть того, что я слышала в некоторых гималайских монастырях; эта музыка навсегда запечатлелась в моей памяти и временами, по вечерам, в горах или в тишине моего рабочего кабинета мне все еще чудятся эти тягучие жалобные напевы, напоминающие отчаянные стоны гибнущих людей.

** Это место иногда называют Эджен-хоро.

Согласно расхожей истории или легенде, захоронение знаменитого монгольского завоевателя было спрятано с величайшими предосторожностями, чтобы его никогда не обнаружили. Дабы никто из свидетелей погребения не смог указать местонахождения могилы, все те, кто участвовал в перевозке тела вождя или оказался на пути похоронной процессии, якобы были убиты.

Очевидно, следует учитывать, что в подобных преданиях краски обычно сгущены, однако стоит лишь вспомнить о тогдашних нравах и о том, как покойный хан, покорявший страны, обрекал целые народы на гибель от мечей своих воинов, и сомнения в достоверности этих рассказов значительно ослабевают.