Под игом чудовищ. Книга 2

Вот и сейчас, обходя с осмотром расставленные по периметру ограды из жердей, отделяющей от леса всё это уже обрыдшее хозяйство, посты, он всё же больше думал о своём, чем действительно беспокоился о безопасности вверенного ему контингента.

Пусть-ка часовые о ней беспокоятся. Для того и расставлены.

Пройдя по неплохо протоптанной тропинке к третьему, самому на его взгляд опасному, посту, поскольку располагался он в каких-нибудь тридцати шагах от кромки большого лесного массива, капрал смотрел больше на сгорбленную и притопывающую от холода фигуру рядового Хорста, чем на чёрную непролазную чащу, словно бы в свою очередь угрюмо взиравшую на людей. Рядовой скрип услышал за двадцать шагов — похоже, опять, вопреки запретам, натянул по шею шерстяную подшлемную подкладку!

И точно: вон, спешно поправляет. А теперь и разворачивается к нему, отдавая честь.

Подойдя, капрал спросил:

— Как тут?

— Тихо, господин капрал!

— Ага, ещё б тебе не тихо. Будто я не видел, что ты опять натянул на уши чёртову шапку!

— Э-э… — видя, что отпираться бессмысленно, рядовой избрал другую тактику: — Виноват, сэр! Простите, господин капрал! Больше не повторится. Просто… Не хотелось бы, как рядовой Гасюк, лишиться обеих отмороженных ушей!

История, случившаяся с беспечно надравшимся рядовым, позволившем себе шмякнуться сослепу в сугроб, да пролежавшему там до рассвета, а в результате лишившемуся и носа и отрезанных полевым лекарем ушей, конечно, стала притчей во языцех. Поэтому ни капли вина в закромах крохотного гарнизона больше не было — капрал с сержантом Перкинсом лично всё… вылили. А не выпили, как утверждали злые языки завистников, никак не могущих равнодушно смотреть, как начальство, обнявшись, ходит от поста к посту на заплетающихся слегка ногах, горланя скабрезные песенки.

— Не будешь пить, как свинья — так и не отморозишь себе ничего. Главный-то орган у Гасюка — остался! Только вот воспользоваться вряд ли удастся — ни одна уважающая себя шлюха такого красавца к себе и на милю не подпустит. Так что смотри тут у меня!

— Есть, смотреть, господин капрал!

Капрал сдержал рвущиеся на язык ругательства. Но он был реалистом.

Поэтому, понимая, что в триста пятьдесят восьмой раз повторенная нотация о том, что бдительность в их условиях может и должна спасти их чёртовы жизни, абсолютно не нужна, капрал только сердито фыркнул, разворачиваясь. И двинулся, ругаясь про себя, назад, к бревенчатому строению, в котором хоть и воняло ужасно, зато было тепло. Ну, сравнительно, конечно: не выше плюс десяти, чтоб только-только не сдохнуть чёртовым бурёнкам.

Поэтому и не услышал, как свистит стрела, вонзившаяся ему в затылок, так, что окровавленный наконечник вышел наружу в центре лба. А уж о том, чтоб успеть подумать, что там с часовым, речи уже быть не могло: думать бравый капрал перестал в момент касания пробитым лбом и остекленевшими глазами поверхности сугроба.

Застывший от удивления рядовой, разумеется, некоторое время провожавший взглядом уходящее и вдруг упавшее начальство, не успел даже закричать: вторая стрела вонзилась ему прямо в затылок, выйдя уже из открывшегося было рта…

Ехали медленно.

Правда, не потому, что неплохую, в-принципе, дорогу замели сугробы, а потому, что не хотели, чтоб лошади устали и взмылились. На морозе в минус двадцать несчастные животные запросто могут простыть! А пешком не больно-то походишь тут, в глубине заснеженной пустыни, что именуется Великим Северным Плоскогорьем, за которым снова начинаются тайга, тундра, и замёрзшие сейчас болота. А главное — не довезёшь огромный обоз со всем нужным для нормальной жизни тысячи человек: скарбом и пищей.

Лорд Дилени, отпустивший поводья, и позволяющий верному Спокойному свободно выбирать направление, знал, что умное животное отлично определит, где под футовым слоем свежевыпавшего снега располагается полотно дороги, и не собьётся. Значит, можно всё внимание уделить собеседнице, едущей сейчас рядом, и равнодушно-презрительным взором осматривавшей серую в свете так и не пробившегося сквозь пелену тяжёлых свинцовых туч полуденного солнца, пустошь.

— Твоя правда. Абсолютно не на что глядеть. И никакая засада тут абсолютно невозможна. Можешь сказать арьергарду, чтоб не бдили столь добросовестно. Нападения с тыла не предвидится. Вокруг на тридцать миль ни единой живой души.

— Нет уж, солнышко моё. Незачем расслаблять контингент уверениями в том, что вокруг — безопасно. Им лишний тренаж не помешает, да и бдительность настоящий солдат не имеет права ослаблять никогда.

— Блинн… Забыла, что ты у нас — «добросовестный» и «занудный» служака. Старающийся всё делать правильно, и соблюдать указания Уставов и Наставлений.

— Не нужно иронизировать. Я обычно стараюсь не «соблюдать наставления», а держать глаза и мозги — открытыми. И действовать по ситуации. Стараясь при любых условиях сохранить жизни доверенных и доверившихся мне людей. Моих подчинённых.