Под юбкой у фрейлины

В колготках я немного успокоился. Потому что уже не выглядел полуголым психопатом, сбежавшим из клиники, а походил на одного из берлинских андрогинов, таких тут много… Повернул налево, на Ляйпцигерштрассе. И побежал так быстро, как мог.

Потому что у меня, наконец, появился план. Я решил зайти в Картинную Галерею, погулять по ее просторным залам, полюбоваться на любимые картины и успокоиться. Обдумать все в знакомой и дружественной мне обстановке.

Миновал Потсдамскую площадь с ее безобразными небоскребами и толпами глазеющих туристов, перешел улицу у Городской Библиотеки и направился к главному входу в вестибюль Галереи.

Подошел к кассе.

Там сидела знакомая кассирша, которую я не любил. Злобная высокомерная старуха, красящая волосы в блеклоголубой цвет. Она неприязненно посмотрела на мой берлинский пасс (документ бедняка) и выдала мне длинный бесплатный билетик. Потом сказала: «Вам необходимо пройти дополнительное обследование».

Протянул билет коротышке в униформе (темные брюки, такая же жилетка, белая рубашка, красный галстук). Тот долго и недоуменно смотрел на мои колготки, потом также долго смотрел на куртку. Затем вежливо, но твердо произнес:

— Согласно новым правилам, находиться в Галерее в верхней одежде нельзя. Прошу вас сдать куртку в гардероб или оставить в шлисфахе (запирающийся железный ящик, как на вокзалах). Кроме того, прошу не забывать — вы должны пройти дополнительное обследование!

Снять куртку? У меня же под ней ничего нет. План мой рушился. Попробовал уговорить коротышку.

— Я уважаю ваши правила, но посмотрите, у меня под курткой ничего нет… Только голое тело…

— Это дело частное. У каждого из нас под одеждой голое тело… А в куртках и пальто находится в музейных залах запрещено, понимаете! 3-А-П-Р-Е-Щ-Е-Н-О! Приказ администрации. В связи с опасностью террора.

К коротышке на помощь подошел великан, тоже в униформе Галереи. Великан сказал тонким голосом:

— Запрещено в куртке. Сдайте ее в гардероб. Вы должны пройти дополнительное обследование.

Я взмолился:

— Не смотрите на меня, как на врага. Я не террорист, уверяю вас, я люблю картины… и Галерею… у меня украли штаны… я был сегодня у врача.

Коротышка был непреклонен:

— Мы не сторожа вашим штанам!

А великан добавил:

— Ваша частная жизнь нас не интересует. Где вы были, что вы были… Извольте куртку сдать, иначе не пустим в галерею.

Тут за меня неожиданно заступилась сердобольная пожилая дама, выходящая из Круглого зала. Говорила она с французским акцентом.

— Посмотрите, господа, эта куртка, единственное, что у него есть. А вы хотите заставить его раздеться и ходить по галерее голым. Вы наслаждаетесь тем, что можете что-то запрещать, не пускать, унижать посетителя музея… Требовать от него что-то заведомо абсурдное… а это ведь фашизм… в вас всех до сих пор сидят Гитлер и Геббельс!

Услышав слово «фашизм», великан, ни слова не говоря, подошел к даме, грубо заломил ей руки за спину и быстро повел куда-то. Наверное, в комнату для арестованных террористов, тех, кто пытался пройти в Галерею в куртке или пальто, и их сообщников-французов. Издалека донеслось:

— Не ломайте мне руки, фашист и садист…

— Поговори у меня, лягушатница, поговори, пока я тебе зубы не выбил…

Тут коротышка прошипел:

— Видите, из-за вас пострадал невинный человек. Курт наверное сломает ей руку или выбьет глаз, он. знаете ли, хотя звезд с неба не хватает, но дело свое знает, порядок в Галерее поддерживать умеет. Не дожидайтесь, пока он назад придет… а то придется и вам с ним близко познакомиться, а он вашего брата ой как не любит. Консерватор с младых ногтей! Сдайте куртку в гардероб и проходите. Или убирайтесь по добру, по здорову. И помните — вы должны пройти дополнительное обследование.

Я сдался. Спустился в подвал, положил куртку в шлис-фах…

Ожидал, что вот… подойду сейчас в одних колготках к коротышке и протяну ему билет… а он завизжит и Курта позовет или полицию по телефону вызовет.

Но коротышка деловито отсканировал ручным сканером мою бумажку и, ни слова не говоря, даже не взглянув на на меня, пропустил в Круглый зал.

Остальные посетители не обращали на меня внимания. В колготках, так в колготках. Политкорректность.

И я спокойно бродил по Галерее, глубоко дышал, смотрел на картины… пытался успокоиться…

Убеждал себя в том, что ничего страшного не случилось. Что я не сошел с ума. Что с ума не сошел и окружающий меня мир. Пытался найти разумное объяснение происходящему. Особенно метаморфозе, произошедшей с моим доктором. Но не находил. Пытался свалить все на «нервы и переутомление». Не получалось. Уверял себя, что вот… приеду домой… приму ванну… отосплюсь… а завтра все будет хорошо, все будет по-прежнему… Но чувствовал, что «по-прежнему» ничего больше не будет. Что дома своего я больше никогда не увижу.

Потому что пятно на экране росло и росло…

А кинозал уже заволокло ядовитым серым дымом.

Некоторые, не успевшие убежать зрители, задохнулись.