Под южными небесами

-- Любовался сегодня вами, любовался .-- сказалъ онъ.-- Любовался до самаго большого улыбка, такъ было хорошо, когда вы, мадамъ, купались.

-- Но я не понимаю, что тутъ такого хорошаго...-- улыбнулась Глафира Семеновна.-- Я купалась самымъ обыкновеннымъ манеромъ.

-- О, мадамъ, вы совсѣмъ особеннаго женщина. Вы безстрашнаго женщина...

Турка Оглотковъ повелъ къ Николаю Ивановичу.-- Нашъ соотечественникъ, извѣстный коммерсантъ изъ Петербурга -- мосье Ивановъ,-- сказалъ Оглотковъ.-- Аташе египетскаго посольства,-- указалъ онъ на турка.

Турокъ назвалъ себя.

Николай Ивановичъ посмотрѣлъ на него пристально и спросилъ:

-- Лицо мнѣ ваше знакомо. Не торговали-ли вы въ Москвѣ коврами и азіатскимъ товаромъ?

Турокъ смутился и отступилъ два шага.

-- Я? Я -- аташе...-- ткнулъ онъ себя пальцемъ въ грудь.

-- Теперь аташе. Ну, а раньше? Мнѣ помнится, что на азіатской выставкѣ въ Москвѣ я долго у васъ торговалъ коверъ, раза четыре въ разное время приходилъ къ вамъ и прибавлялъ цѣну, и наконецъ купилъ.

-- Нѣтъ, этого не можетъ быть,-- отрицательно потрясъ головой турокъ,-- Я -- аташе.

-- Ну, вотъ поди-жъ ты! А мнѣ даже и этотъ самый перстень вашъ знакомъ... и эта куча брелоковъ...-- продолжалъ Николай Ивановичъ.-- Я помню даже цѣну, за которую я купилъ у васъ коверъ. За сто сорокъ семь рублей я у васъ купилъ.

-- Нѣтъ, господинъ, я былъ капитанъ на турецкаго служба, а теперь...

-- И тогда вы были въ кавказскомъ костюмѣ.

-- Я? Нѣтъ. Вы думаете, что я говору по-русски? Я говору по-русски потому, что я жилъ на Кавказъ, жилъ на Одесса.

-- И маклеромъ по пшеницѣ не были?-- дорѣзывалъ турка Николай Ивановичъ.

-- Я? Нѣтъ. Я аташе...-- стоялъ на своемъ турокъ.

-- Странно. А вотъ тутъ въ Біаррицѣ есть одинъ докторъ, который знавалъ васъ агентомъ по пшеницѣ въ Одессѣ. Знаетъ, что вы и въ Москву пріѣзжали агентомъ.

Турокъ совсѣмъ уже отошелъ отъ Николая Ивановича и, потрясая руками, говорилъ:

-- Я агентъ? Нѣтъ. Я -- аташе... Я дипломатичный агентъ -- это вѣрно.

Сѣли за столъ. Подали устрицы. Глафира Семеновна сморщилась и отвернулась отъ блюда. Устрицы ѣлъ только американецъ, пріѣхавшій на велосипедѣ изъ Мадрида, и итальянскій баритонъ. Американецъ былъ жилистый коренастый мужчина, курносый, бѣлокурый, съ длинной клинистой бородой, но безъ усовъ, очевидно ирландскаго происхожденія. Ѣлъ онъ совершенно молча. Итальянецъ глоталъ устрицы, схлебывая ихъ со звукомъ, и говорилъ что-то турку по-итальянски. Турокъ устрицъ не ѣлъ, но за то въ обильномъ количествѣ жевалъ редисъ и отбѣленный сырой сельдерей, поданный къ закускѣ, кивалъ итальянцу и часто повторялъ: "си, си... си, синьоръ".

-- Мусье Мустафа, о чемъ это онъ вамъ разсказываетъ?-- спросилъ Оглотковъ турка.

-- Трудно разбирать,-- отрицательно потрясъ тотъ головой и прибавилъ:-- Пусть говоритъ. Я люблю итальянскій языкъ.

-- Да и я люблю. Очень пріятный языкъ,-- сказалъ Оглотковъ, приготовляя себѣ устрицу, снятую съ раковины, обмазалъ ее горчицей, присыпалъ перцемъ и, указывая на нее американцу и итальянскому пѣвцу, прибавилъ:-- А ля рюссъ. Это а ля рюссъ.

Американецъ заговорилъ что-то по-англійски.

-- Ессъ, ессъ... Я понимаю,-- закивалъ ему Оглотковъ, поднялъ устрицу на вилку, положилъ въ ротъ, сморщился и проглотилъ.-- Слава Богу, прошло...-- шепнулъ онъ Николаю Ивановичу.

Тотъ тоже приготовлялся проглатывать устрицу, какъ лекарство, нажалъ на нее лимону, положилъ сверху кусокъ сардинки и ужъ тогда понесъ въ ротъ. Проглотивъ устрицу, Николай Ивановичъ сказалъ женѣ:

-- Пополамъ съ сардинкой совсѣмъ хорошо. Такой вкусъ словно семгу ѣшь.

Глафира Семеновна сморщилась и отвѣчала:

-- Поди ты... Противно...

Мадамъ Оглоткова долго держала у себя на тарелкѣ устрицу и ковыряла ее вилкой, не рѣшаясь съѣсть, но слыша, что Глафира Семеновна произнесла слово "противно", проговорила:

-- Вы не кушаете? Тогда и я не буду ѣсть. Невкусная вещь... Но я иногда ѣла ихъ потому, что мужъ сердится... "Нельзя, говоритъ, не ѣсть, если вращаешься въ высшемъ обществѣ".

-- Вокругъ васъ только иностранцы. А я вѣдь думала, что вы въ русскомъ высшемъ обществѣ здѣсь вращаетесь,-- замѣтила Глафира Семеновна.

-- Во всякомъ, и въ русскомъ. Но сегодня русскихъ нѣтъ,-- отвѣчала Оглоткова.-- У насъ тугъ изъ русскихъ знакомыхъ одинъ князь, одинъ графъ и два генерала. Ахъ, да... Баронъ еще есть.

-- Но я вотъ не понимаю, какъ вы съ такими иностранцами водите компанію? Вѣдь скучно, когда сидишь и молчишь. Ни они ничего не понимаютъ, ни вы...

-- Мужъ любитъ. Вѣдь это его пріятели по лаунъ-тенисъ, по игрѣ въ мячъ. Вотъ этотъ итальянскій пѣвецъ иногда что-нибудь поетъ намъ. Ахъ, онъ восхитительно поетъ!-- вздохнула мадамъ Оглоткова и закатила подъ лобъ свои узенькіе глазки.-- А вотъ Мустафа Иванычъ..-- кивнула она на турка.-- Мы его зовемъ по-русски Мустафой Иванычемъ, и онъ откликается. Мустафа Иванычъ очень даже хорошо говоритъ по-русски и очень пріятный кавалеръ, любезный и обходительный.

Турокъ, ѣвшій въ это время фрикасе изъ баранины, отеръ усы салфеткой и отвѣчалъ: